Страница 1 из 2
– Ну, а вы какого мнения относительно совместного воспитания мальчиков и девочек? – спросила я у своей соседки по five o'clock'y.
– Как вам сказать!… Если бы дело шло о воспитании меня самой, то, конечно, я была бы всецело на стороне новых веяний. Ах, это было бы так забавно. Маленькие романы… Сцены ревности за уроками чистописания, самоотверженная подсказка… Да, это очень увлекательно! Но для своих дочерей я предпочла бы воспитание по старой методе. Как-то спокойнее! И, знаете ли, мне кажется, все-таки неприятно было бы встретиться где-нибудь в обществе с господином, который когда-то при вас спрягал: «Nous avons, vous avons, ils avont» [1] … или еще того хуже! Такие воспоминания очень расхолаживают.
– Все это вздор! – перебила ее хозяйка дома. – Не в этом суть! Главное, на что должно быть обращено внимание родителей и воспитателей, – это развитие в детях фантазии.
– Однако? – удивился хозяин и пожевал губами, очевидно собираясь сострить.
– Finissez! [2] Никаких бонн и гувернанток! Никаких. Нашим детям нужна русская нянька! Простая русская нянька – вдохновительница поэтов. Вот о чем прежде всего должны озаботиться русские матери.
– Pardon! – вставила моя соседка. – Вы что-то сказали о поэтах… Я не совсем поняла.
– Я сказала, что русская литература многим обязана няньке. Да! Простой русской няньке! Лучший наш поэт, Пушкин, по его же собственному признанию, был вдохновлен нянькой на свои лучшие произведения. Вспомните, как отзывался о ней Пушкин:
«Голубка дряхлая моя… голубка дряхлая моя… сокровища мои на дне твоем таятся…»
– Pardon, – вмешался молодой человек, приподняв голову над сухарницей, – это, как будто, к чернильнице…
– Что за вздор! Разве чернильница может нянчить. А все эти дивные произведения! «Руслан и Людмила», «Евгений Онегин», – ведь всему этому научила его нянька!
– Неужели и «Евгений Онегин»? – усомнилась моя соседка.
– Удивительно! – мечтательно сказал хозяин дома, – такая дивная музыка… И все это нянька!
– Finissez! Только теперь я и чувствую себя спокойно, когда взяла к детям милую старушку. Она каждый вечер рассказывает детям свои очаровательные сказочки.
– Да, но, с другой стороны, излишняя фантазия тоже вредна! – заметила моя соседка. – Я знала одного дантиста… Так он ужасно много о себе воображал… То есть я не то хотела сказать…
Она слегка покраснела и замолчала.
– А сколько возни было с этими боннами! Была сначала швейцарка. Боже мой, как она нас замучила! Иван Андреич до сих пор без содрогания о ней вспомнить не может. Представьте себе, чем она нас донимала? Аккуратностью. Каждое утро все оконные стекла зубной щеткой чистила. Порядки завела прямо необыкновенные. Заставила в три часа обедать, а ужинать совсем запретила. Иван Андреич стал в клуб ездить, а я, потихоньку, к Филиппову бегала пирожки есть. Теперь положительно сама не понимаю, как она такую власть над нами забрала. Прямо пикнуть не смели!
– Говорят, есть такие флюиды… – вставил хозяин, сделав умное лидо.
– Finissez! Наконец избавились от нее. Взяла немку. Все шло недурно, хотя она сильно была похожа на лошадь. Отпустишь ее с детьми гулять, а издали кажется, будто Дети на извозчике едут. Не знаю, может быть, другим и не казалось, но мне, по крайней мере, казалось. Каждый может иметь свое мнение. Тем более, я – мать.
Мы не спорили, и она продолжала:
– Прихожу я раз в детскую, вижу – Надя и Леся укачивают кукол и какую-то немецкую песенку напевают. Я сначала даже обрадовалась успеху в немецком языке. Потом, как прислушалась, – Господи, что такое! Ушам своим не верю. «Wilhelm schlief bei seiner neuen Liebe!» [3] – выводят своими тоненькими голосками. Я прямо чуть с ума не сошла.
В комнату вошла горничная и что-то доложила хозяйке дома.
– А-а! Вот и отлично! Теперь шесть часов, и няня сейчас начнет рассказывать детям сказку. Если хотите, господа, полюбоваться на эту картинку в жанре… в жанре… как его? Их еще два брата…
– Карл и Франц Мор, – подсказал молодой человек.
– Да, – согласилась было хозяйка, но тотчас спохватилась: – Ах нет, на «Д»…
– Решке, что ли? – помог муж.
– Finissez! В жанре… в жанре Маковского.
– Так вот – картинка в жанре Маковского. Я всегда обставляю это так фантастично. Зажигаем лампадку, няня садится на ковер, дети вокруг. C'est poètique [4] . Так что же, – пойдемте?
Мы согласились, и хозяйка повела нас в кабинет мужа и, тихонько приоткрыв дверь в соседнюю комнату, знаком пригласила нас к молчанию и вниманию.
В детской действительно было полутемно. Горела только зеленая лампадка. И тихо. Скрипучий старушечий голос прорывался сквозь шамкающие губы и тягуче рассказывал:
– «В некотором царстве, да не в нашем государстве, жил-был старик со старухой, старые-престарые, и детей у них не было.
Вот погоревал старик, погоревал, да и пошел в лес дрова рубить.
Рубит, рубит, вдруг, откуда ни возьмись, выкатилась из лесу кобылья голова.
– Здравствуй, – говорит, – папаша! Испугался мужик, однако делать нечего.
– Какой, – говорит, – я тебе, кобылья голова, папаша!
– А такой, что веди меня к себе в избу жить. Потужил мужик, потужил, однако видит, делать нечего. Повел он кобылью голову к себе домой.
Подкатилась кобылья голова под лавку, три года жила, пила, ела, мужика папашей звала.
Как на третий год выкатилась кобылья голова из-под лавки и говорит мужику:
– Папаша, а папаша, я жениться хочу! Испугался мужик, однако делать нечего.
– На ком же ты, – спрашивает, – кобылья голова, жениться хочешь?
– А так что, – говорит, – иди ты во дворец и сватай за меня царскую дочку.
Потужил мужик, потужил, однако делать нечего. Пошел во дворец.
А во дворце царская дочка жила. Красавица-раскрасавица. Носик у ей востренький, а глаза маленькие, что серпом прорезаны.
И живет она богато-богатеюще.
Все-то у нее есть, что только ее душеньке угодно. Пьет она вино шампанское, ест она масло параванское, пряником непечатным закусывает. А платье на ней с тремя оборками и Манчестером отделано.
А во дворце-то палаты огромные, ни пером описать. Сам царь от стула до стула на тройке ездит.
1
Мы имеем, вы имеете, они имеют (фр.).
2
Перестаньте! (фр.)
3
Вильгельм спит у своей новой возлюбленной! (нем.)
4
Это так поэтично (фр.).