Страница 6 из 15
– Я тоже не заметил. А вот саквояж с ним был, это я видел.
– И я. Слушай, Том, а разве саквояж может стать привидением?
– Ну вот! На твоем месте, Гек Финн, я не проявлял бы такого невежества. Все, что есть у привидения, тоже становится привидением. Они же, как и все, должны иметь свои вещи. Ты же сам видел, что вся его одежда тоже стала привидением, а чем саквояж от нее отличается? Конечно, он тоже стал привидением. Это было справедливо. Мне нечего было возражать. В это время мимо нас прошли Билл Уиверс со своим братом Джеком, и мы услышали, как Джек сказал:
– Как ты думаешь, что он тащил?
– Откуда я знаю, что-то тяжелое.
– Да уж, он весь согнулся. Наверное, какой-нибудь негр стащил кукурузу у проповедника Сайласа.
– Наверное. Потому я и не скажу, что видел его.
– И я тоже. Они рассмеялись и прошли дальше. Нам стало ясно, насколько хуже относились теперь здесь к дяде Сайласу. Уиверсы никогда в жизни не позволили бы негру безнаказанно украсть кукурузу у кого-нибудь другого.
Вскоре мы услышали еще голоса и смех, какие-то люди приближались к нам. Оказалось, что это Лем Биб и Джим Лейн. Джим Лейн говорил:
– Кто? Юпитер Данлеп?
– Ну да.
– Ну, не знаю. Наверное, там. Я видел его с час назад, как раз перед заходом солнца. Он копал там что-то вместе с проповедником. Он сказал, что вряд ли пойдет с нами сегодня, но если мы хотим, то сможем взять его собаку.
– Небось устал, бедняга!
– Да уж, работает он прилежно, ничего не скажешь!
– Еще бы! Лем и Джим хихикнули и пошли дальше. Том предложил вылезти и пойти за ними, так как нам с ними по пути, а встретить опять привидение и оказаться с ним наедине нам совсем не хотелось. Так мы и сделали и благополучно добрались до дома.
Это было второе сентября, суббота. Никогда не забуду этого дня. Скоро вы сами поймете почему.
Глава VI
Как добыть бриллианты
Так мы тащились вслед за Джимом и Лемом, пока не добрались до заднего перелаза, где стояла хижина, в которой был заперт наш негр Джим, когда мы его освобождали. Тут нас окружили собаки, прыгая и приветствуя лаем, в доме горел свет, так что мы уже перестали бояться и собирались перелезть во двор, как вдруг Том говорит мне:
– Подожди, присядь-ка на минутку.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Есть дело, и серьезное, – говорит он. – Ты, конечно, думаешь, что мы немедленно побежим рассказывать родным о том, кто лежит убитый там, под платанами, о мошенниках, которые убили его, о брильянтах, которые они утащили с трупа, – что мы выложим всю эту историю и о нас пойдет слава, будто мы больше всех знаем об этом деле?
– Ну еще бы! Ты не был бы Томом Сойером, если бы упустил такой случай. Уж я-то знаю, что когда ты примешься рассказывать, то разукрасишь все как надо.
– А что ты скажешь, – совершенно спокойно заявляет он мне, – если я сообщу тебе, что не собираюсь ничего рассказывать?
Я был поражен, услышав от него такие слова.
– Скажу, что это чепуха. Ты ведь шутишь, Том Сойер?
– Так вот, ты сейчас сам увидишь. Скажи мне, привидение было босое?
– Нет. Ну и что из этого?
– Подожди, подожди, сейчас поймешь. Были на нем сапоги?
– Конечно, я ясно видел их.
– Ты можешь поклясться, что видел их?
– Конечно.
– Ну и я могу. А понимаешь ли ты, что это значит?
– Ничего не понимаю. Что это значит?
– А вот что. Это значит, что брильянты не достались ворам!
– Вот так штука! Почему ты так думаешь?
– Я не думаю, я знаю. Разве брюки, и очки, и бакенбарды, и саквояж, и все его вещи не превратились в привидения? Все, что на нем было, все превратилось в привидения. А из этого ясно, что его сапоги тоже превратились в привидения, потому что они были на нем в тот момент, когда Джек стал привидением. И если это не доказательство того, что сапоги грабителям не достались, хотел бы я знать, какое тебе еще нужно доказательство.
Нет, вы подумайте только. Такой головы, как у этого парня, я никогда еще не встречал. У меня ведь тоже есть глаза, и я тоже все видел, но мне и в голову не придет такое. А вот Том Сойер другой человек. Когда Том Сойер смотрит на какую-нибудь вещь, то эта вещь встает на задние лапы и разговаривает с ним, она просто раскрывает ему все свои секреты. Право, я такой головы не встречал еще.
– Том Сойер, – сказал я, – я еще раз скажу то, что говорил уже много раз: я недостоин чистить твои башмаки! Ну да ладно, это к делу не относится. Господь бог создал нас всех, и одним он дал глаза, которые ничего не видят, а другим дал глаза, которые видят все; а для чего он это сделал – не нам судить. Значит, так и надо было, иначе он бы устроил это по-другому. Теперь я понял, что воры не унесли брильянтов. А вот почему, как ты думаешь?
– Да потому, что те двое спугнули их раньше, чем они успели снять с трупа сапоги.
– Вот оно как? Все понятно. Только скажи мне, Том, почему бы нам не пойти и не рассказать все это?
– Да ну тебя, Гек Финн, неужели ты сам не понимаешь? Ты сообрази, что будет дальше? Завтра утром начнется расследование. Те двое расскажут, как они услышали крики и прибежали туда, но слишком поздно, чтобы спасти незнакомца. Потом присяжные будут долго болтать и наконец вынесут решение, что человек этот был застрелен, или зарезан, или его стукнули чем-нибудь по голове и по воле господа бога он отдал ему душу. После этого его похоронят, а вещи продадут с аукциона, чтобы оплатить расходы. Вот тут-то и придет наш черед.
– Каким образом, Том?
– Мы купим эти сапоги за пару долларов! Я чуть не задохнулся от восторга.
– Господи, Том, так мы получим брильянты!
– А как же ты думал! За их находку будет наверняка объявлена большая награда – тысяча долларов, не меньше. И мы ее получим! Ну а теперь пошли в дом. И не забудь, что мы ничего не знаем ни о каком убийстве, ни о каких брильянтах, ни о каких ворах.
Мне оставалось только вздохнуть по поводу такого решения. Я бы, конечно, продал эти брильянты – да, да, уважаемые господа! – за двенадцать тысяч долларов. Но я промолчал. Все равно спорить с Томом толку не было.
Я спросил только:
– Том, а как мы объясним тете Салли, где мы пропадали столько времени?
– Ну, это я предоставляю тебе, – заявил он. – Я рассчитываю, ты что-нибудь придумаешь.
Вот он всегда такой – строгий и щепетильный. Никогда сам не будет врать.
Мы прошли через большой двор, узнавая на каждом шагу знакомые предметы, которые так приятно было опять увидеть, подошли к крытому проходу между большим бревенчатым домом и кухней, – на стене, как и всегда, висели все те же вещи, даже застиранная зеленая рабочая куртка дяди Сайласа с капюшоном; на ней была грубая белая заплата между лопатками, так что всегда казалось, что в дядю Сайласа кто-то засадил снежком. Мы подняли щеколду и вошли.
Тетя Салли в этот момент рвала и метала, дети жались в одном углу, а старик, укрывшись в другом, молился о ниспослании помощи в час нужды. Тетя Салли бросилась нам навстречу, смеясь и плача, закатила нам обоим по оплеухе, сжала нас в объятиях, расцеловала и выдала нам еще по одной пощечине. Казалось, ей это никогда не надоест, так она была рада видеть нас. А потом она сказала:
– Где же вы шлялись все это время, негодные бездельники? Я уж до того беспокоилась, что не знала, что и делать. Ваши вещи привезли уже бог знает когда, и я уже четыре раза заново стряпала ужин, чтобы накормить вас получше, как только вы приедете, пока у меня уж окончательно не лопнуло терпенье, и я теперь готова заживо с вас шкуру снять. Бедненькие мои, вы же, наверное, умираете с голода! А ну, все за стол, быстрей, не тратьте зря времени.
Ну и приятно же было, должен вам сказать, опять, как когда-то, сидеть за столом, а перед тобой этот вкуснейший ржаной хлеб, и свиные отбивные, и вообще все, что можно пожелать на этом свете. Дядя Сайлас выдал нам одно из самых своих замысловатых благословений, в котором сложных оборотов было не меньше, чем слоев в луковице, и пока ангелы разбирались в этом, я мучительно придумывал, как же мне объяснить причину нашего опоздания. Когда нам положили еду на тарелки и мы принялись за дело, тетя Салли сразу же спросила меня об этом, и я принялся мямлить: