Денис Давыдов

Наполеон восхищался храбростью русских солдат и был удивлен тем, сколь растеряно и бездарно вели себя генералы, в особенности командующий левым крылом русских войск генерал Буксгевден. В довершение трагедии австрийский император Франц и русский царь Александр I бежали с кровавого поля сражения задолго до его позорного завершения. Пышная свита монархов мгновенно рассыпалась в разные стороны, бросив своих господ на произвол судьбы.

Под Аустерлицем австрийцы были разбиты наголову. А для Наполеона вновь взошло нестерпимо яркое «солнце победы». По сему торжественному поводу он обратился к своим солдатам с горячим воззванием: «Воины! Вам достаточно будет упомянуть: я участвовал в битве под Аустерлицем, и сразу же воскликнут: вот храбрец!».

Однако не следует забывать (и сами французы неоднократно упоминали это): в той яростной битве, в столь тяжкий для русских солдат день особенно отличились кавалергарды. Все как один они полегли на поле брани, но своей удалью и беспримерным геройством спасли честь русской гвардии.

Под сумрачным, казалось бы насквозь пронизанным мраком и холодом, небом Аустерлица Россия горько расплачивалась за отсталую, заимствованную у Пруссии палочную военную систему.

В это время поступил приказ о переводе Давыдова из Белорусского армейского гусарского полка в лейб-гвардейский гусарский полк, стоявший в Павловске, близ Петербурга.

Жизнь новоиспеченного лейб-гусарского поручика текла там ладно и весело: «...у нас было более дружбы, чем службы, более рассказов, чем дела, более золота на ташках[2], чем в ташках, более шампанского (разумеется, в долг), чем печали...»

Весть о поражении под Аустерлицем мгновенно долетела до Петербурга. Павловские гусары бурно и горячо обсуждали события в Европе. Денис Давыдов получил горестное известие о том, что брат Евдоким, сменивший статскую службу на военную, тяжело ранен: пять сабельных ударов, одно пулевое и одно штыковое. Потеряв сознание на Праценских высотах, он попал в плен к французам. И лейб-гусарский поручик стремглав понесся из Павловска в северную столицу, страстно желая во что бы то ни стало поступить в действующую армию. Однако повсюду он получал отказ за отказом. И Денис решился на поступок неслыханной дерзости: в четыре часа пополуночи он надел парадный мундир, набросил шинель на плечи и помчался разыскивать Офицерскую улицу. Там в гостинице «Северной» остановился главнокомандующий армией фельдмаршал граф Каменский. Столь неурочный час Давыдов выбрал неспроста: дни напролет, с утра до позднего вечера, Каменского атаковали толпы знакомых и незнакомых людей. Одни хлопотали о своих родственниках, другие просили высочайшего разрешения перевести их из штабов ближе к действующей армии, третьи страстно мечтали как можно скорее «порубать саблей да понюхать пороху».

С великим трудом поручик пробрался по темной, скудно освещенной ночниками лестнице на третий этаж и замер в коридоре гостиницы, у дверей 9-го номера, который занимал фельдмаршал.

От друзей Давыдов был наслышан о строптивом нраве Каменского, но несмотря ни на что решил ждать здесь до утра, дабы стать его первым посетителем.

Внезапно дверь распахнулась, и перед неподвижно застывшим поручиком возник ветхий, сухонький старичок в халате. Голова его была повязана белой тряпкой, в руках он держал потухший огарок свечи. То был сам фельдмаршал.

Увидев офицера, замершего у дверей, Каменский в нерешительности остановился и строго спросил хриплым голосом:

– Кто вы таковы?

Поздний гость назвал себя.

– К кому вы пожаловали?

– К вашему сиятельству.

– Так, так...

Каменский окинул подозрительного незнакомца с ног до головы жестким, презрительным взглядом. Невысокий стройный гусар был в голубых рейтузах и шитом золотом красном ментике.

– Виноват, ваше сиятельство, но у меня не было иного выхода. К вам на прием невозможно пробиться. Трижды пробовал – не получилось!

– И вы решили штурмовать меня в четыре утра... Как такое могло прийти вам в голову?! Как вам удалось миновать охрану?

– Виноват. Прошмыгнул старым казацким способом. Дозволите ли мне, ваше сиятельство, изложить просьбу?

– Следуйте за мною!

Давыдов из уважения к главнокомандующему хотел было остановиться, но тот грозно приказал:

– Нет уж, пожалуйте сюда!

Каменский воткнул свечу в подсвечник и напрямую спросил гусарского поручика:

– Что вам надобно?

– Ваше сиятельство, прошу немедля отправить меня в действующую армию!

– Да что за напасть такая! – граф Каменский вскипел, поднял глаза к потолку и стал расхаживать по спальне. – Все просятся сей же час в действующую армию! Всякий молокосос! Вконец замучили меня бесконечными просьбами! Да еще штурмуют мой номер в четыре утра!

– Я – гусар!

– Ну, конечно, гусар... Как же иначе! Да кто же вы таковы, наконец? Ваше имя?

Непрошеный гость еще раз повторил свое имя:

– Денис Давыдов.

– Какой Давыдов? Ба! Постойте, постойте... Неужто вы сын Василия Денисовича?

Поручик утвердительно кивнул.

– Как же! Как же! Знавал Василия Денисовича. Легкоконным полком командовал в Полтаве...

– Так точно, ваше сиятельство. Но я по собственной воле.

– О, какой горячий! Весь в отца... Кстати, где нынче Василий Денисович?

– Он бригадир в отставке. Живет в имении Бородино.

– Бородино! Это, кажется, где-то под Москвой?

– Точно так, ваше сиятельство. В ста верстах от Первопрестольной.

Фельдмаршал смягчился, начал говорить с участием, поименно перечисляя родственников Давыдова:

– Василий Денисович храбрый генерал. Да и покойного деда твоего, Дениса Васильевича Давыдова, тоже знавать довелось. Знатный был вельможа. Богатую библиотеку имел. И с другим твоим дедом, по материнской линии, генерал-аншефом Евдокимом Алексеевичем Щербининым, тоже довелось быть накоротке...

– Вот видите, ваше сиятельство! – воскликнул с радостью Давыдов.

– Ну хорошо, любезный! – одобрил главнокомандующий. – Нынче же буду просить тебя с собою. Расскажу государю все: и как ты ночью умудрился тайком прошмыгнуть ко мне в гостиницу, и как караулил у дверей моего номера, и как я тебя принял... – уж прости меня, старика! – за неблагонамеренного человека... За сущего разбойника!

– Простите, ваше сиятельство, меня великодушно, что побеспокоил вас в столь неурочный час.

– Нет, нет, не винись, юный Давыдов! – возразил Каменский. – Напротив, это мне приятно. Это я люблю. Вот что значит ревность неограниченная, горячая. Тут душа, тут сердце. Я это чувствую, ценю... Прощай!

В обратную дорогу Давыдов пустился, словно на крыльях, он считал себя уже командующим эскадроном, чуть ли не победителем Наполеона, и с нетерпением стал ждать решения государя.

На другой день Петербург прослышал о смелом набеге поручика на главнокомандующего. В доме фаворитки императора, красавицы Нарышкиной, только и разговоров было, что о дерзком наскоке юного гусара на строптивого старика. Чрезвычайный поступок Давыдова очень возвысил его в глазах этой всевластной женщины. Друзья дивились его неслыханной отваге и пророчили ему успех. Однако к великому прискорбию Давыдова, государь (видимо, припомнив крамольные басни юного кавалергарда) не счел возможным уважить просьбу фельдмаршала.

Узнав от Каменского о категорическом отказе государя, Давыдов помрачнел и совсем было отчаялся. Но вскорости по горячему ходатайству родственников и друзей (особенно подействовали на царя радушные и настоятельные рекомендации Нарышкиной) сбылась заветная мечта гусара: попасть на войну. Он получил назначение адъютантом к любимцу солдат князю Петру Ивановичу Багратиону, который отправлялся в действующую армию. От счастья «не кровь, а огонь пробежал по его жилам», а голова «оборотилась вверх дном».

Один из самых верных и преданных учеников Суворова, командовавший авангардом русской армии и прославившийся в знаменитом Итальянском походе, генерал Багратион крепко усвоил заветы великого полководца. Того же он требовал от своих солдат и офицеров. Недаром Суворов ставил Багратиона на самые трудные участки боевых действий, туда, где требовались храбрость, смекалка и выдержка. Темное грозовое облако, нависшее было над буйной головой Дениса Давыдова, рассеялось, поручик воспрянул духом – о лучшем в ту пору он и мечтать не мог.

2

Гусарская ташка – кожаный карман на мундире гусара с золотым украшением.