Судебные ошибки

Через четверть часа они приехали. Редьярд — маленький городок, каких много на Среднем Западе. В центре кучка мрачных зданий, все еще испачканных угольной копотью, несколько жестяных ангаров с рифлеными пластиковыми крышами, где хранится различный фермерский инвентарь. На окраинах намечалась урбанизация: возродились частные здания и размечались скверы — результат экономической безопасности, обеспеченной необычным источником постоянного дохода — тюрьмой.

Артур свернул на углу квартала, похожего на кинодекорацию: клены, маленькие каркасные домики, а в конце улицы неожиданно предстает тюрьма, словно выскочившее из чулана уродливое чудовище. Беспорядочно разбросанные на протяжении полумили здания из желтого кирпича с немногочисленными узкими окнами. Эти строения окружали старое сооружение. Массивное, словно его строили в средние века. По периметру шла не только стена высотой в десять футов, но и полоса забетонированных острых шипов из нержавеющей стали, а за ней пятифутовая спираль блестящей на солнце колючей проволоки.

В караульном помещении тюрьмы Артур с Памелой зарегистрировались, потом им предложили сесть на потертую скамью. Они долго ждали, пока приведут их клиента. Артур стал вновь просматривать письмо Ромми, пришедшее через многих посредников в апелляционный суд. Оно было написано разноцветными каракулями, с особенностями, которые даже нельзя назвать детскими. С первого взгляда на письмо становилось ясно, что Ромми Гэндолф слабоумен и пребывает в отчаянии.

Уважаемый судья!

Я сижу в КАРИДОРИ СМЕРТНИКОВ за Приступление, которого ни совершал. Говорят я у же подал все положенные Апелляции, и все они рассмотрены ни в мою пользу хотя Я НЕВИНОВЕН. Адвокаты которые вели мое дело в суде Штата говорят что ни могут типерь придставлять миня по Федеральному Закону что я могу сделать? День моей казни назначин на 23 мая!!!! Я ни могу получить отсрочки если не будит назначин пересмотр, но у миня нет адвокатов. Что я могу сделать? Нельзя найти Кого-то, кто Поможет мне? Миня убьют, а я никому ни причинил вреда ни по этому делу ни в другое время. ПОМОГИТЕ МНЕ. Я НИКОГО НИ УБИВАЛ НИКАГДА!!!

Апелляционный суд США счел письмо Ромми Гэндолфа очередным заявлением о пересмотре дела и назначил ему адвоката — Артура Рейвена. Судьи часто наобум взмахивали волшебной палочкой, чтобы превратить не желающую того жабу — служащего в фирме адвоката — в принца pro bono[1] для неплатежеспособного клиента. Кое-кто почел бы такое назначение за честь — суд просил бывшего достопочтенного обвинителя выступить в противоположной роли. Но оно еще больше усложняло и без того сложную жизнь.

Наконец выкрикнули фамилию Ромми. Памелу с Артуром повели в комнату свиданий. Когда они вошли туда вслед за надзирателем, щелкнул один из многочисленных электронных замков, и дверь с пуленепробиваемым стеклом и стальной решеткой намертво закрылась за ними. Артур уже много лет не бывал здесь, но Редьярд оставался неизменным. Процедуры — нет. Насколько он помнил, они менялись чуть ли не каждые несколько дней. Власти — законодательное собрание, губернатор, администрация тюрьмы — вечно пытались укрепить дисциплину, остановить текущий внутрь поток контрабанды, обуздать шайки, не дать возможности закоренелым преступникам совершать преступления. Вечно приходилось заполнять новые бланки, складывать в новые места деньги, ключи, сотовые телефоны — все, что запрещалось заключенным иметь в камерах, — проходить через разные двери, подчиняться новым правилам досмотра.

Но атмосфера, воздух, люди не менялись. Краска была свежей; полы блестели. Значения это не имело. Тюрьму можно было отдраить до блеска. Но когда в тесном пространстве скучено столько людей, когда в каждой камере стоит открытый унитаз, то воздух насыщается запахом нечистот и какими-то миазмами, которые сразу же вызвали у Артура такое же отвращение, как и много лет назад.

По низкому коридору с кирпичными стенами они подошли к зеленой железной двери. На ней было написано по трафарету одно слово: «Осужденные». Когда Артур с Памелой вошли внутрь, их провели в комнату для адвокатов. Пространство шириной не более пяти шагов разделялось стеной с окошком посередине, как у кассира в банке, — листом стекла с металлическим желобом внизу для передачи бумаг. Исправительная система добилась права выставлять в углу со стороны заключенного надзирателя, хотя это нарушало все принципы конфиденциальности разговоров адвокатов с клиентами.

За окошком сидел Ромми Гэндолф, человек с коричневой кожей и буйными волосами, спадающими в широкие складки желтого комбинезона, какие носили только приговоренные к смертной казни. На нем были наручники, и к телефонной трубке для разговора с адвокатами ему пришлось тянуться обеими руками. Артур со своей стороны поднял трубку и держал ее между собой и Памелой, пока они представлялись клиенту.

— Вы мои первые настоящие адвокаты, — сказал Ромми. — Остальные были государственными защитниками. Думаю, теперь у меня есть надежда. — И подался поближе к стеклу, чтобы объяснить свое положение. — Вы знаете, что настал мой черед идти на казнь? На меня уже все таращатся. Будто что-то должно измениться от того, что я скоро умру.

Памела наклонилась к щели для передачи документов и стала ободрять его. Пообещала, что они сегодня же добьются отсрочки казни.

— Да, — сказал Ромми, — потому что я невиновен. Я никого не убивал. Хочу анализа ДНК, пусть увидят, что не я их убил.

Анализ ДНК в настоящее время не сулил Ромми ни малейшей надежды, так как обвинение утверждало, что он не оставил на месте преступления каких-либо поддающихся идентификации генетических улик — крови, волос, спермы, соскобов кожи, даже слюны.

Гэндолф неожиданно указал на Памелу пальцем.

— Вы такая же красивая, как ваш голос по телефону, — сказал он. — Думаю, нам надо бы пожениться.

Памела улыбнулась, но улыбка тут же увяла. Видимо, она поняла, что Ромми говорит это совершенно серьезно.

— Человеку надо жениться до того, как умрет, верно? — спросил Ромми. — Хорошая мысль, а?

Замечательно, подумал Артур. Соперничество.

Судя по скованной позе Памелы, такое в ее представление о героическом образе не входило. Артур, не знавший, как приступить к делу, быстро взял приговор, который судья Джиллиан Салливан вынесла в девяносто втором году, и стал читать вслух.

— Огас... как там дальше? Кто он такой? — спросил Ромми Гэндолф.

— Огастес Леонидис, — ответил Артур.

— Я его знаю? — спросил Ромми. Опущенные веки его дергались, пока он силился припомнить это имя.

— Он один из троих, — спокойно сказал Артур.

— Каких троих?

— Которых, по утверждению обвинения, вы убили.

В убийстве которых ты сознался, подумал Артур. Но сейчас заострять на этом внимание не стоило.

— М-м-м, — промямлил Ромми. — Вроде бы не знаю его.

И покачал головой, словно не удосужился нанести светский визит. Ему было под сорок. Белки глаз у него были желтоватыми. Судя по внешности, в его жилах текла кровь всех рас. По современной манере выражаться, он был «черным», но в нем были заметны черты белых людей и индейцев. Нестриженые волосы спутались, во рту недоставало нескольких зубов, однако внешность его не была отталкивающей. Казалось, помешательство уничтожило у него стержень личности. Глядя на бегающие глаза Ромми, Артур догадывался, почему прежние адвокаты строили защиту на невменяемости. В обычном употреблении слова Ромми, несомненно, был помешанным. Но не совсем. Человек, склонный к антиобщественным поступкам. Пограничное изменение личности. Может быть, даже законченный шизоид. Но не совершенно безумный, не совершенно неспособный отличить добро от зла, что по закону требуется для освобождения от ответственности.

— Я не такой, чтобы кого-то убивать, — сказал Ромми, словно давая запоздалое объяснение.

— Так вот, вас осудили за убийство троих людей: Огастеса Леонидиса, Пола Джадсона и Луизы Ремарди. Утверждается, что вы застрелили их и оставили трупы в морозильной камере.

1

Во имя общественного блага (лат.).