Страница 42 из 107
В Азиатско-Тихоокеанском регионе попросту не существует основ для торгового блока. Подобно НАФТА, здесь ни у кого нет более широкой концепции политического объединения. Страны находятся на очень различных уровнях экономического развития, и им требуются (желательны) совсем разные торговые режимы. Богатые хотят свободной торговли услугами; бедные хотят таможенной защиты.
Включить в эту группу Америку – значит включить туда троянского коня. Америка не заинтересована в сплоченной торговой группе в Азии. У нее есть собственная НАФТА и слишком много европейских связей. Игра эта называется «разделяй и властвуй». Но Америку нельзя исключить, потому что, в отличие и от Европейского сообщества, и от НАФТА, в таком случае каждая страна региона не найдет в нем своего лучшего торгового партнера. Соединенные Штаты – крупнейший рынок для всех. Без доступа на этот рынок все они провалятся. Все они зажаты между американским рынком, который им нужен, и японскими займами, которых они хотят (19).
Европейскому Общему рынку повезло в том отношении, что он начался с трех стран приблизительно равного населения и не слишком отличавшихся по экономическому развитию (Германии, Франции и Италии), и притом с относительно небольшого числа стран. Ни одна из этих стран не могла доминировать. Консенсус был возможен. В НАФТА дело обстояло наоборот. В нем две из крупнейших в мире экономик соединялись с двумя гораздо меньшими экономиками, и всегда было ясно, кто будет принимать в этой организации большинство решений. С Канадой даже не консультировались, когда президент Буш пригласил Мексику вступить в НАФТА.
Каким же образом должны быть распределены права голоса в торговом блоке Азиатско-Тихоокеанского региона? В Тихоокеанском блоке есть одна страна, которая является экономическим гигантом, но военным пигмеем, – это Япония; как страна, она очень мало заинтересована в проблемах других стран мира, даже Азии. В регионе есть также страна, которая является популяционным гигантом и, вероятно, уже второй в мире военной державой, но с экономикой, все еще составляющей менее 7% японской, – это Китай. Как они разделят между собой право принимать решения? Кто будет первым, кто вторым? Далее, учитывая наличие этих двух гигантов, какие права голосования останутся другим странам? Эти другие страны все малы в экономическом, политическом и военном отношении, а также по своему населению. Взятые вместе, они не достигают ни численности населения или военной силы Китая, ни экономической мощи Японии. Если прибавить Соединенные Штаты, то распределение прав голоса становится совершенно невозможным. Пока нет реального ответа на такие вопросы, АТЭС следует рассматривать всего лишь как мираж. Цель этого предприятия – вызвать у граждан этих стран (также движущихся к регионализации) ощущение, будто нечто происходит, тогда как в самом деле этого нет.
Пять лет назад я написал мою предыдущую книгу,"Лицом к лицу: грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой. Сравнивая написанное в этой книге с происходящим сейчас, можно убедиться, что Япония выглядит теперь много слабее. В 1991 г. никто не поверил бы, что она может так застрять в экономическом спаде, чтобы не осталось никакой стратегии выхода из него, кроме времени и везения. Никто не поверил бы, что ее финансовые рынки рухнут и потеряют около трети своего богатства. Никто также не поверил бы, что ее политическая система может по существу развалиться от политических скандалов, сделав Японию неспособной формулировать общую, военную и экономическую политику. Однако надо заметить, что общество столь образованное, столь трудолюбивое и столь много инвестирующее, как японское, имеет еще важные долгосрочные предпосылки успеха.
Соединенные Штаты выглядят теперь сильнее, чем в начале этого десятилетия. Американские производители автомобилей и полупроводников снова занимают первое место на мировом рынке. Никто не мог бы предсказать, что они когда-нибудь смогут отнять у Японии и вернуть себе это первое место. Конкуренция и безжалостные сокращения принесли свои плоды. Система спустила с себя жир, но еще неясно, собираются ли американцы нарастить экономические мускулы на этот тощий костяк. Соединенные Штаты ничего не сделали, чтобы исправить свои низкие темпы сбережений и инвестиций. Можно даже сказать, что положение ухудшилось, так как правительство резко сократило инвестиции в образование, в инфраструктуру и в исследования. Оно также ничего не сделало, чтобы повысить образование тех, кто не учится в университетах. Для экономики первого мира массивная рабочая сила третьего мира – вряд ли самый прочный экономический фундамент.
Проблемы Европы – политические. Она может расколоться вследствие этнических конфликтов. Но, кажется, эти конфликты не угрожают ее региональной интеграции. Пожалуй, они даже усиливают ее, поскольку возникающие микространы все хотят присоединиться к большему экономическому союзу. Политические деятели должны проникнуться волей перестроить свои страны, чтобы сделать возможными темпы роста, создающие рабочие места и снижающие безработицу. В настоящее время они об этом говорят, но им придется это делать.
В конце моей книги «Лицом к лицу» я не утверждал, что Европа выиграет соревнование за первое место в индустриальном мире в двадцать первом столетии; но я настаивал, что она занимает позицию, позволяющую ей выиграть, что бы ни делали другие участники игры, – если только она правильно разыграет свою нынешнюю позицию на шахматной доске. Я по-прежнему полагаю, что это верно – если даже я останусь последним еврооптимистом на Земле.
Глобальная экономика создает фундаментальный разрыв между национальными политическими учреждениями с их политикой, предназначенной контролировать экономические события, и международными экономическими силами, подлежащими контролю. Вместо мира, где экономические силы регулировались политикой национальных государств, глобальная экономика создает другой мир, где наднациональные геоэкономические силы диктуют экономическую политику национальным государствам. Эта интернационализация лишает национальные правительства многих традиционных рычагов экономического контроля.
Когда после Второй мировой войны американское правительство пыталось регулировать деноминированные в долларах ценные бумаги, чтобы лучше контролировать свою денежную массу, в Лондоне тотчас же развился рынок евродолларов. Долларовые ценные бумаги продавались не в Нью-Йорке, а в Лондоне, где американские власти не могли регулировать торговлю: она происходила не на американской, а на британской территории, а там действовало британское регулирование, применявшееся лишь к ценным бумагам, выраженным в фунтах. Английские власти могли бы распространить свое регулирование на долларовые ценные бумаги, но они в этом не были заинтересованы. Эти финансовые инструменты не затрагивали британской денежной политики, а их продажа приносила Лондону много рабочих мест. Английские власти также знали, что если бы Лондон попытался регулировать долларовые ценные бумаги, то торговля ими переместилась бы в какое-нибудь другое место.
Франкфурт должен был бы стать финансовой столицей Европы как финансовая столица сильнейшей экономики вЕвропе, но германские власти настаивали на регулировании финансовых операций, и эта настойчивость была второй составляющей в успехе Лондона, который в действительности и стал финансовой столицей Европы. Если бы не регулирующая политика Америки и Германии, Лондон остался бы лишь одной из региональных финансовых столиц Европы.
Позднее японское правительство пыталось запретить продажу некоторых современных финансовых инструментов многоцелевого назначения, зависевших от величины индекса Никкей в Токио. Врезультате эта торговля просто переместилась в Сингапур, оказывая точно то же действие на японский рынок акций, как если бы это делалось в Токио. Мир увидел драматическую иллюстрацию этого явления, когда один-единственный брокер банка Баринга в Сингапуре сумел сделать ставку на индекс Никкей в 29 миллиардов долларов и потерял 1,4 миллиарда, когда индекс не дал такого разброса в течение дня, как он ожидал.
19. Kevin Murphy, «Building Blocs: A Rising Yen Challenges the Dollar,» International Herald Tribune, March 27, 1995, p. 11.