Страница 38 из 50
- О твоей мудрости ходят легенды, — сказал спартанский царь, с любопытством разглядывая поэта, о котором он столько слышал.
Симонид был плотным сильным человеком, несколько приземистым, с большой курчавой седой головой. В свои семьдесят пять лет он оставался крепок телом и духом. Его зеленоватые умные глаза были обычно полузакрыты и смотрели несколько отстранённо, вдаль или, скорее, внутрь себя. При этом он умудрялся отлично подмечать малейшие детали, каждое выражение в лице собеседника. Фемистокл однажды жестоко посмеялся над поэтом, назвав его безобразным. Леонид не находил это справедливым. Напротив, неправильные рельефные черты лица великого поэта были исполнены такой значительности и достоинства, что внушали уважение каждому, кто его видел. Такое лицо невозможно было забыть. Глубокие морщины избороздили лоб и щёки старика, весёлая, несколько лукавая усмешка пряталась в густой серебряной бороде, она никогда, казалось, не покидала его.
- Говорят, что ты лучше любого судьи можешь рассудить спорящих и примирить враждующих.
- Это всего лишь здравый смысл, практичность и простая наблюдательность.
- Эти-то свойства и зовутся мудростью. Раз уж судьба свела меня с великим поэтом, позволь, Симонид, задать мне вопрос — как поэты пишут свои стихи?
- Честно говоря, государь, я сам этого не понимаю до конца. Часто смысл слов, которые я пишу, открывается мне в полной мере значительно позже. А в момент написания стихов будто какая-то сила снисходит на меня.
- Ты очень интересные вещи говоришь. Что же, это как с пифией, когда она теряет ясность сознания и не помнит себя? И в тебя тоже вселяется некий гений?
- Нет! Это иначе. Хотя древние мудрецы и относили поэзию к виду безумия. Я с этим не могу согласиться. Пифия находится в беспамятстве, а поэт пребывает в состоянии отчётливой ясности. Просто он в этот момент больше, чем он сам. Я не могу этого объяснить. Для поэта очень важны личные впечатления. Ещё очень много значат детали, именно они-то и делают поэзию. Я учусь у Гомера. Он не пренебрегал самой ничтожной мелочью. В его стихах я отчётливо вижу всё происходящее во всех подробностях: как его герои двигаются, как они спят, говорят, печалятся, гневаются или радуются. Поистине, тогда я сознаю, что поэзия — это словесная живопись. Но я скажу больше, никакая живопись не даёт такого отчётливого видения, как поэзия, потому что она заставляет работать наше воображение, вместо того чтобы предлагать одинаковые для всех готовые формы. Вот почему нет искусства выше.
Они опять все замолчали, глядя на искорки, поднимавшиеся от пламени вверх.
- Мы говорили о смерти, Симонид, и о бренности жизни, — прервал молчание Леонид. — Может быть, это глупо, думать об этих печальных предметах, и лучше забываться в насущных заботах дня. Что ты нам скажешь, вещий человек?
- О чём ты говоришь, Симонид Кеосец? Что это за блага, которые нам следует искать? — спросил Леонид.
- Каждый видит это по-своему. Один упивается любовью к женщине, другой вином, третий предаётся обжорству, четвёртый копит деньги. Но есть блага, которые наполняют душу неувядаемой радостью и не тускнеют от времени и превратностей судьбы.
- Ты говоришь о доблести?
- Да, она единственное безусловное, неизменное, нетленное благо, к которому нам всем должно стремиться. Всё остальное — пепел и тлен. Всё прах в мире вещей... «Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков...» Это сказал великий Гомер. Все наши стремления, желания, планы разбиваются о неизбежность. Мы всего лишь игрушка в руках богов или судьбы. Как щепка, носимая по морю, мы плывём по воле неведомых нам сил в бурных волнах жизни. Только доблесть даёт человеку силы противостоять этой безжалостной игре и стоять незыблемо, как скала.
Утром люди поднялись и, освежившись в море, снова отправились в путь. Так они шли ещё два дня, пока не достигли пределов Фессалии. Их встречали и провожали хмурые взгляды. Жители селений прятались в домах. Войско шло по полупустынным улицам городов и деревень. У Леонида заныло сердце. Так не встречают защитников. В воздухе пахло предательством.
Ещё два дня пути. Они повернули налево, море скрылось от них. Вскоре отряд вошёл в Темпейскую долину, которая представляла собой широкий коридор между двумя горными цепями. На севере, на границе с Македонией, возвышалась гора Олимп. Напротив — стремительная Осса[16]. Как два часовых, они будто охраняли вход в Грецию, образовывая между собой Темпейскую долину, славившуюся живописностью своих горных пейзажей и буйной растительностью, какой не встретишь в южной части Эллады. Благодаря обильному орошению страна отличалась плодородием и могла прокормить значительное население. На превосходных горных лугах паслись прославленные конские табуны, из которых составлялась известная фессалийская конница — главная военная сила страны. Вдоль Темпейской долины протекает река Пенея, несущая свои воды из нижней Македонии в Фессалию. Её прозрачные голубые воды стремительно неслись им навстречу. Южанам было непривычно видеть такое обилие воды и буйство растительности. Это был поистине благословенный край с множеством рек, ручейков, озёр. Зелёные склоны гор причудливо меняли очертания при каждом повороте, открывая новые долины, расщелины, скалистые утёсы с живописными водопадами и ключами.
- В таком красивом месте даже умирать не хочется, — сказал Леонид Мегистию. — Так бы и любовался этой красотой всю оставшуюся жизнь.
- Да, земля здесь плодородна и обильна. Она похожа на вашу Мессенскую равнину.
- Мессенская равнина — плодородна, спору нет, и живописна по-своему, отовсюду там можно видеть море, но она открыта всем ветрам, а Фессалия со всех сторон окружена горами. Её земля способна прокормить всё население Греции.
Вечером они уже вплотную подошли к Македонии. В тот же день по предложению Фемистокла военачальники собрались на совет.
Первым слово взял Фемистокл.
- Я думаю, что позиции здесь достаточно выгодны, чтобы удержать персов от вторжения в Грецию, — начал он свою речь.
- Здесь нас всех раздавят как котят, — перебил его довольно грубо спартанец Евенет, — место слишком открытое. Нам не удержаться здесь долго. Другое дело Фермопилы. Я отлично знаю этот проход. Достаточно починить стену, и можно там держать персов хоть до зимы. Им не пройти там. Их многочисленность будет только им во вред.
- Наше мужество способно творить чудеса! — блеснув гордо глазами, сказал Фемистокл. — Что такое нестройные толпы варваров против отлично тренированных, хорошо обученных гоплитов, свободнорождённых граждан, защищающих свой дом?
- Это все красивые слова, Фемистокл, — парировал Евенет, — не стоит недооценивать персов. Они покорили весь мир.
- Но до сих пор они сражались с такими же варварами, как они сами. Никогда ещё они не получали отпор от настоящих мужей.
- Гвардия «бессмертных» ничуть не хуже многих наших воинов. А персидская конница — лучшая в мире. Здесь же, в Темпейской долине, достаточно места для всадников. Я тебе расскажу, что будет, хоть я и не пророк. Вначале они выпустят по нашему войску тучу стрел, камней и копий, и, не дав опомниться, пустят в ход конницу, которая сметёт наши ряды и прорвётся в тыл. Мы окажемся в кольце. Нам придётся сражаться на два фронта.
16
Осса - гора в Фессалии.