Безрогий носорог

Алыгезов тряхнул косматой головой, и аплодисменты прокатились по залу. Профессор Крот опустил глаза, — он избегал чужих взглядов, ему было бы одинаково тяжело читать в этих взглядах жалость иль смех.

Он слышал, как прогрохотали сапоги Алыгезова. Потом председатель объявил:

— Слово предоставляется товарищу Воронцову!

Профессор Крот слегка пожал плечами. Нет, он не ослышался: к трибуне пробирался Сергей Сергеич. Но о чем будет говорить этот спокойный человек, никогда не выступавший на собраниях?

Тишина, ожидание, отчетливый звук шагов. Он в самом деле будет говорить. Он встал перед черной кафедрой в привычной позе оратора. Что с ним стало, — с Сергей Сергеичем? Он медленно распрямляет плечи и заводит руки за спину.

— Товарищ Алыгезов, — говорит Сергей Сергеич, — признавался здесь в том, что он человек неученый. Считаю необходимым заявить: хотя товарищ Алыгезов человек неученый, — он обнаруживает достаточно полное понимание тех задач, которые стоят перед наукой. Но товарищ Алыгезов все же слишком сурово относится к допотопным носорогам. Я думаю, — мне не надо доказывать вам, что наша находка имеет большое значение для геологической науки. То обстоятельство, что сообщение об этой находке встречено здесь нехорошим и даже зловещим молчанием — это обстоятельство объясняется, по-моему, двумя причинами: во-первых, собрание дожидалось сообщения об апатитах и носорог был сильно разочаровывающей неожиданностью, во-вторых, сам тон сообщения профессора, очевидно, раздражил собрание. В самом деле, профессор Крот восхищался здесь тем, что в третичный период на месте теперешних березовых колков шумели пышные субтропические леса. Любовь к красивому словцу, которая как вы знаете, присуща нашему профессору, весьма чувствительно его подвела. Я не буду говорить о субтропических лесах.

Я должен напомнить собранию, что работы нашей экспедиции проходили в районе Кривуш и некого зерносовхоза, занимающего нейтральное положение в системе прииртышских зерновых фабрик. Считаю нужным обратить на это ваше внимание.

Общая площадь прииртышских зерносовхозов выражается солидной цифрой в шестьсот пятьдесят тысяч га. Северная половина этого огромного массива лежит еще в области лесостепи. По мере продвижения на юг березовые колки встречаются реже. Южная часть массива лежит уже в чисто степной области. Большинство южно-иртышских совхозов развернулись на целинных землях. Почва — бедный гумусными веществами чернозем. Этот чернозем, при отсутствии какой бы то ни было смены культур, быстро истощится. Я вполне согласен с одним работником зерносовхоза, который утверждает, что проблема искусственных удобрений для такого зерносовхоза, как Кривушинский, станет актуальной через три, через четыре года.

Сергей Сергеич свел ладони и торопливо откашлялся.

— Товарищи, вам, конечно, известно, как у нас обстоит дело с удобрениями. Сибирь может производить калийные и нитратные удобрения. Что касается фосфоритов, то поиски в этом направлении до сих пор не дали благоприятных результатов. Сейчас стали поговаривать о ввозе в Сибирь хибинских апатитов. Здесь думают воспользоваться Карской экспедицией. Но при этих условиях апатиты обойдутся нам слишком дорого.

Отсюда понятен огромный интерес, с которым советская общественность отнеслась к кривушинским апатитам. В организации нашей экспедиции большое участие приняла местная газета, а также местное ученое общество. Наша экспедиция была превосходно обставлена, но основную свою установку она все же не выполнила.

Сергей Сергеич внимательно оглядел зал. Знакомые лица проплыли перед ним. Глаза его остановились на профессоре Кроте. Он слегка прищурился.

— Профессор Крот может сказать, что судьба кривушинских апатитов зависит не от его воли, а от тех цифр, которые получены в процессе рекогносцировочного обследования. Такую постановку вопроса я посчитал бы неверной. Я не хочу, конечно, сказать, что цифры вещь пустяковая. Напротив, именно на цифры я хочу обратить ваше внимание. Профессор Крот говорил здесь о том, что обследованием было охвачено шестьдесят гектаров. Мы, действительно, обследовали шестьдесят гектаров, выводы профессора обоснованы именно на материале этого обследования. Здесь-то и возникает вопрос: — а не могли бы измениться выводы профессора, если бы обследованием было охвачено не шестьдесят гектаров, а допустим — сто шестьдесят! Такую площадь мы могли бы охватить, если бы, как выражается профессор, направление нашей работы не изменилось. Лично я такую возможность, то есть возможность изменения выводов, допускаю, может быть, эта возможность не очень большая, но меня все же гнетет сознание непоправимой ошибки. Можно согласиться с профессором, когда он говорит, что кривушинские апатиты сомнительны, но работу с ними все же нужно было продолжать, потому что, — повторяю, — какая-то возможность для обратного вывода несомненно была. Почему же профессор Крот оставил эту возможность неиспользованной? Профессор Крот не использовал эту возможность, потому что все его внимание переключилось на индрикотерия. Это легко понять: индрикотерий — штука эффектная, апатиты — ни то, ни се, потому что неизвестно, будет ли с ними толк.

Сергей Сергеич слегка наклонился вперед. Ему было трудно говорить. Он был очень бледен. Напряженная немота зала заметно его волновала.

— Конечно, товарищи, я не могу обвинить одного только профессора Крота за неиспользование этой возможности. Здесь есть доля и моей вины. Я должен был бы убедить профессора в том, что в данной обстановке, в данных конкретных условиях нам нужно до более подходящего момента отказаться от раскопок индрикотерия ради выполнения нашей основной задачи — задачи подробного обследования апатитов. Я этого не сделал и сейчас считаю это своей ошибкой.

Сергей Сергеич поднес руку к воротнику куртки. Пальцы его дрожали. Он расстегнул воротник и резко выпрямился:

— Здесь много было произнесено слов о науке и социалистическом строительстве. Слова эти были достаточно отвлеченны. Один только товарищ Алыгезов привел конкретный пример с профессором Кротом. Я тоже хочу остановиться на конкретном примере. Я говорил уже собранию, насколько остра фосфорная проблема. Судьба сельского хозяйства Сибири и в частности судьба прииртышских зерносовхозов в большой степени зависит от разрешения этой проблемы. Кривушинские апатиты имеют большое значение, но к их обследованию профессор Крот подошел слишком поверхностно. Профессор Крот не захотел заниматься кривушинскими апатитами потому, что при современном состоянии обогатительной техники они не могут иметь промышленного значения. Мне кажется, профессор забывает, что современная техника развивается необычайно бурными темпами. Я вполне допускаю, что в течение ближайших трех-четырех лет техника обогащения фосфоритов резко сдвинется вперед. Она должна сдвинуться, потому что этого требуют интересы социалистического строительства. И как только это произойдет, выводы профессора Крота в отношении кривушинских апатитов будут решительно опровергнуты.

Взрыв аплодисментов потрясает музейные стены. Сергей Сергеич вынимает платок. Он хочет что-то сказать, он поднимает руку, но шум не прекращается. Он безнадежно улыбается и, вытирая лоб, сходит с трибуны. Председатель, постукивая карандашом по горлышку графина, вызывает следующего оратора.

Следующий оратор повторяет предыдущего. Профессор Крот раздраженно хмурится. К чему эта словесная жвачка? Он один здесь среди этих людей, которые смеются над ним или же оскорбительно его жалеют.

Газетный репортер — единственный, пожалуй, человек, у которого нет ни смеха, ни жалости. У него ничего нет, кроме записной книжки. Он как сейсмограф. Он регистрирует колебания почвы.

Профессор Крот смотрит на репортера и думает о том, что теперь его освободят от интервью. В этом — единственное преимущество его положения. Он улыбается репортеру и беззвучно шепчет:

— Строчите, коллега, строчите!

Пятый оратор сменяется шестым. Все упреки давно произнесены, но шестой все же повторяет: