Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 69

Под вечер мы получили приказ сдать свои самолеты представителям боевой части генерала Савицкого и убыть в тыл для отдыха и пополнения.

Итак, прощай, Кубань! Здесь, над благодатной землей, в жестоких воздушных схватках сложили головы наши товарищи: старший лейтенант А. Д. Родин, младший лейтенант С. Д. Шмалий, старший сержант Н. К. Мартьянов. Мы тяжело переживали утрату боевых друзей, с которыми прошли путь от Ельца и Сталинграда. И вечным памятником им будет более тысячи уничтоженных вражеских самолетов, чистое небо над городами и селами земли кубанской.

Чей клин крепче

Перебазировавшись под Рязань, полк получил новые, более совершенные самолеты Як-9 с 37-миллиметровой пушкой, способной свободно пробивать верхнюю броню немецких танков. Понятно, что одного такого снаряда достаточно, чтобы развалить любой вражеский самолет. Мы гордились своей, техникой, испытывали ее в воздухе, пристреливали пушки и вели учебные бои. С пополнением прибыло много молодых летчиков. Нам предстояло в короткий срок обучить их материальной части, основательно подготовить к предстоящим нелегким сражениям.

Вдохновленные победами под Сталинградом и на Кубани, мы прочно верили в свои силы и возможности и готовы были драться с любым по численности противником. С огромной, неиссякаемой энергией работал и наш инженерно-технический состав. Кто посчитает, сколько бессонных ночей провели механики и оружейники у самолетов, осуществляя ремонт, заправку машин, пополняя боезапас!

Когда на партийном собрании, обсудившем ход подготовки личного состава и материальной части, секретарем парторганизации эскадрильи был избран механик моего самолета старшина Михаил Павлович Борисовец, я очень гордился этим и был рад за него.

Михаил еще до войны немало послужил в различных подразделениях. Отличный авиационный специалист, а, главное, внимательный к людям, честный, справедливый, по-настоящему душевный человек. Ко мне относится с братской любовью и заботой. Работает легко, с выдумкой. Как-то прихожу к самолету, а его не узнать: на фюзеляже машины изображен… Геббельс в виде этакого брехунца в коротких штанишках и с микрофоном в руке. В страхе корчится он перед преследующим его по пятам тигром. Отдельно сверху — красные звездочки, обозначающие количество сбитых самолетов противника. Я согласен с Борисовцом. Это, по сути, убедительный политический плакат большой мобилизующей силы. Он обращен и ко мне. С меня теперь и спрос больше. Надо бить врага еще крепче, без всякой пощады и не попадать ему на прицел.

— Уверен, товарищ командир, — улыбается Борисовец, — что у фашистов не найдется летчика, который может сбить вас. Я за этого тигра ручаюсь, — шутит он.

Не скрою, с того дня мой самолет под номером 17 словно стал быстрее. Казалось, он прибавлял и мне смелости, энергии, боевого мастерства. Позже многие взяли на вооружение идею Борисовца, учитывая ее немаловажный психологический заряд.

Друг мой, дорогой Михаил Павлович! Я целиком и полностью полагался на тебя, зная, что моя машина после твоего внимательного осмотра или ремонта никогда не подведет, а возвратившись израненной, не застоится на ремонте и в кратчайший срок будет введена в строй. Сколько раз мой «як» возвращался с пробитыми крыльями, поврежденным управлением, с последними каплями горючего в баках. Старшина Борисовец, как доктор, обследовал его, лечил-ремонтировал и за одну-две ночи доводил до «кондиции». Ему помогали отличные специалисты — инженеры и техники Алексей Мельников, Федор Захаров, Михаил Басе, Алексей Ермоленко, Кирилл Михайлов, Михаил Цибульский.

…Помню, это было над Крымской. Схватка проходила при численном превосходстве противника. Мой «колхозный» «як», серьезно поврежденный, кренился вправо, тормозил разбитым осколками крылом. Из кабины было видно, как в нем, открытые взгляду, дрожали распорки, болтались стрингера.

Что есть силы удерживаю машину от сваливания на крыло при разворотах. Вот и аэродром, посадочная полоса… «Потерпи, голубчик… — шепчу в отчаянии. — Не разваливайся… Ты с честью выдержал тяжелый бой. Я ведь понимаю, как сложна для тебя, избитого, посадка».

Мне временами казалось, что если в критическую минуту поговорить с самолетом «по душам», по-дружески, на «ты», он обязательно выручит. Словно живой, истребитель понимал меня и держался в воздухе.

Выпускаю шасси, снижаюсь не торопясь, осторожно, чтобы не свалиться на крыло. Колеса мягко касаются выгоревшей травы, но тут «як» круто разворачивается вправо. Значит, кроме крыла повреждены и шасси… Скрипнув, машина замирает на месте. Рулить дальше нельзя. Выключаю двигатель. В небе продолжается бой. Друзья прикрывают мою посадку.





Подбегает Михаил. Подставляет свое крепкое плечо, помогает спрыгнуть на выжженную солнцем землю.

— Не ранены, командир?

— Нет, Миша, «як» выручил: принял огонь на себя. Большие серые глаза Михаила воспалены от ветра и кубанской жары, а скорее — от недосыпаний. Он ощупывает меня, убеждаясь, что я не ранен, обходит, осматривая, машину. На смуглом, обветренном лице застыла сосредоточенность.

— Да, опустил наш «як» крылья, — говорит в раздумье и неожиданно с задором заключает: — Пустяки, командир. Отремонтируем, будет в лучшем виде. Не первый раз. Был бы летчик невредим, а самолет мы приведем в чувство! Завтра и полетите, товарищ командир. А пока отдыхайте.

Подходит тягач, цепляет машину и уводит ее с центра аэродрома на ремонтную стоянку. Там за «як» возьмутся механик и его верные друзья-технари. У них у всех золотые руки и такие же головы. Знаю: если Миша сказал, слово сдержит. Верю: утром снова поднимусь в бой. Сигнальная ракета не застанет меня «безлошадным». Не было случая, чтобы я не взлетел на требовательный зов сигнальной ракеты…

Убывая с Кубани, мы с Борисовцом прощались с самолетом, словно с близким другом. Я и на самом деле питал к нему родственные чувства. Ведь на Саратовщине, в колхозе имени Чапаева, осталась симпатичная девушка Марийка…

Кому вручили именной самолет в сменившем нас полку дальневосточников? В текучке фронтовых дел, перелетов, подготовке к новым боям было не до этого. Однако уверен: попал он в надежные руки и службу нес отлично.

…26 июля наш полк получил приказ срочно вылететь из-под Рязани на Брянский фронт. Маршрут проходил над местностью, сплошь покрытой лесами и болотами. В связи с нехваткой времени на подготовку принято решение: чтобы мы не заблудились и не попали на территорию врага, полк будет вести группа из трех Пе-2. Как говорится, предосторожность — не трусость.

Вылетаем тремя группами. В голове у каждой — по одной «пешке». На подлете к неизвестному нам аэродрому «пешки» почему-то снижают скорость и становятся в круг. В чем дело? Почему они медлят? Ведь в баках на исходе горючее, требуется срочная посадка. Неожиданно получаем приказ: садиться на зеленый луг поймы.

Позже выяснилось, что Пе-2 заблудились, но не стали тратить время на восстановление ориентировки при малом запасе горючего. Посадку произвели вне пределов аэродрома. Спустя полчаса нам доставили топливо, и мы благополучно добрались до места назначения. Ошибка объяснялась тем, что летное поле утопало в густой зелени, и с воздуха обнаружить его было не так-то просто.

Жилье для летного и технического состава, понятно, пока отсутствует. Это и к лучшему. Воздух в лесу кристально чист, напоен запахами трав и цветов. Мы строим шалаши из веток, набиваем матрацы травой.

29 июля облетываем линию фронта. Местность сложная для ориентировки, не то что под Сталинградом или над Кубанью. Здесь почти сплошные леса, мало характерных примет.

Командир полка подполковник Миронов и его заместитель по политической части подполковник Ершов знакомят нас с обстановкой, расстановкой боевых сил. Брянским фронтом командует генерал М. М. Попов, 15-й воздушной армией, в состав которой входит полк, — генерал Н. Ф. Науменко. Мы будем действовать в полосе наступления 11-й гвардейской армии генерала И. X. Баграмяна. Успех советских войск развивается в направлении Козельск — Карачев. В воздухе кипят жаркие сражения. У противника основные самолеты — истребитель «Фокке-Вульф-190а» и штурмовик «Хеншель-129».