Страница 85 из 99
— А я люблю его! — сказала я наконец, обретя дар речи.
— Любишь?! — выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову — и я получила две пощечины — впервые в своей жизни.
— Подумай, няня, до чего она дошла! — Он не мог больше сдерживаться. — Идет такая война, а она занята!.. — И он произнес грубые мужицкие слова, других он не находил.
Потом, немного успокоившись и взглянув на меня, он произнес то, что сразило меня наповал.
— Ты посмотрела бы на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!
Забрав все бумаги, он ушел в столовую, чтобы прочитать их своими глазами. У меня все было сломано в душе. Последние слова отца попали в точку. Ну кому я такая нужна? Разве мог Люся всерьез полюбить меня? Зачем я ему нужна? Фразу о том, что «твой Каплер — английский шпион», я как-то сразу не осознала. И только лишь машинально продолжая собираться в школу, поняла наконец, что произошло с Люсей…
Как во сне я вернулась из школы. Отец сидел в столовой, он рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии.
— Писатель, — бормотал он. — Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти! — брезгливо процедил он.
То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего. С этого дня мы с отцом надолго стали чужими. Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде».
Если для Светланы роман с Каплером закончился обычным семейным скандалом, то Алексею Яковлевичу пришлось платить по совсем другим расценкам. Третьего марта его арестовали и отправили на Лубянку. В тот же день состоялся первый допрос, который продолжался полтора часа. Но вот ведь незадача: бланк протокола есть, время указано, а ни вопросов, ни ответов нет. О чем шла речь? О чем таком расспрашивал следователь, что ни вопросы, ни ответы нельзя было фиксировать письменно?
И вообще, в деле № 6863 по обвинению Каплера Алексея Яковлевича много странного и таинственного. Начну с того, что все листы дела, как и положено, прошиты и пронумерованы, но… одни листы имеют двойную нумерацию, другие выглядят довольно необычно. В чем дело? Почему? Кому были нужны эти неуклюжие подтасовки? Думаю, что этого мы никогда не узнаем. И все же я позволю себе выдвинуть версию.
Дело в том, что ни на одном из многочисленных допросов ни разу, ни в каком контексте не упоминается имя дочери вождя, ее брата Василия и других членов семьи Сталина. Между тем, судя по воспоминаниям Светланы Аллилуевой, ее отец знал довольно много того, что было известно лишь ей и Каплеру. Откуда он это узнал? Думаю, что из тех самых допросов, протоколы которых отсутствуют в деле: они потому и отсутствуют, что их передали Сталину. Бумаги он, конечно же, уничтожил, а Каплера, судя по всему, так запугали, что ни в лагере, ни впоследствии на воле он ни разу не упомянул о своем романе с дочерью вождя.
В те годы, когда Алексей Яковлевич был ведущим кинопанорамы, мне довелось с ним познакомиться. Однажды мы даже оказались за праздничным столом. После третьей рюмки я набрался то ли смелости, то ли наглости и спросил Алексея Яковлевича о Светлане Аллилуевой. Надо было видеть, как резко изменился этот милый, улыбчивый человек! Он мгновенно замкнулся, что-то проворчал и перевел разговор на другую тему.
Ну что ж, думаю, что теперь, когда Алексея Яковлевича давно нет с нами, можно рассказать о самом трудном и самом мрачном периоде его жизни.
Как я уже говорил, арестовали Каплера третьего марта. Странное, кстати говоря, совпадение: ровно десять лет спустя не станет того, кого он так сильно прогневил, посмев полюбить его дочь. Взять-то Каплера взяли, все, что касается его отношений со Светланой, выбили, но ведь не отправишь же в лагерь с формулировкой «за любовь к дочери Сталина». Значит, надо «шить» что-то другое.
Английский шпион? Почему английский, если у него нет ни одного знакомого англичанина? Да и англичане вроде бы не враги, а союзники… Тогда, может быть, американцы? Но они тоже союзники. А что, если американцев назвать просто иностранцами, тем более что с американскими журналистами Каплер общался?.. Хорошая идея. И следователь спрашивает.
— С кем из иностранцев вы находились в близких отношениях?
— В близких ни с кем, — отвечает Каплер. — Ас американскими журналистами Шапиро и Паркером находился в деловых взаимоотношениях. С Шапиро я познакомился в ноябре 1942 года на премьере пьесы Корнейчука «Фронт» в Малом театре. Он подошел ко мне в антракте и спросил, верны ли слухи, что я собираюсь в Сталинград. После моего утвердительного ответа он попросил меня написать для агентства «Юнайтед пресс» несколько статей о борьбе за Сталинград. Я пообещал и свое обещание выполнил: статью о генерал-лейтенанте Чуйкове я передал через отдел печати Наркоминдела. После моего возвращения из Сталинграда мы встретились с Шапиро в «Метрополе» и вместе пообедали.
— Теперь расскажите об обстоятельствах вашего знакомства с Паркером.
— С ним я познакомился летом 1942-го на вечере американского кино в клубе архитекторов. Он попросил меня дать для ознакомления либретто киносценария «Ленинградская симфония», над которым я тогда работал, — он хотел напечатать его в американском журнале.
— Только ли о либретто и очерке говорили вы с Паркером и Шапиро?
— Только об этом.
— А о материальном вознаграждении говорили? — зашел с другой стороны следователь — ведь получение денег от иностранцев, да еще в валюте, можно рассматривать как гонорар за передачу разведданных.
Но Каплер развеял эти надежды.
— Нет, о материальном вознаграждении мы не говорили.
— Почему? — изумился следователь. — Ведь это же ваш законный гонорар!
— Не знаю… Они на эту тему не говорили, а я считал, что поднимать этот вопрос как-то неудобно.
Ну что можно извлечь из этого допроса? На первый взгляд, ничего. Известный советский кинодраматург, писатель и журналист общается со своими коллегами из страны-союзницы по антигитлеровской коалиции — что здесь криминального? Если говорить об американцах, ничего. А если об иностранцах? Напомню, что эта «хорошая идея» уже возникала в кабинетах Лубянки, теперь она обрела реальное воплощение в виде протокола допроса с конкретными именами, датами и местами встреч. Так что допрос был не так уж и бесполезен…
Прощупали и родственные связи Каплера.
— Где вы родились? — поинтересовался следователь.
— В Киеве.
— Чем занимался ваш отец до революции?
— Портняжничеством. Он имел собственный дом и собственную швейную мастерскую, в которой работало 10–15 наемных портных.
— Были ли у него дети кроме вас?
— Да, у меня четыре сестры. Все они сейчас в эвакуации. Кроме Норы, которая вышла замуж за французского кинооператора. Раньше она жила в Париже, а после захвата его фашистами перебралась то ли в Англию, то ли в Америку.
— Вы поддерживаете с ней связь?
— Нет.
— А что за фашистскую литературу хранили вы дома? Где вы ее взяли?
— Литературу? — опешил Каплер. — Какую литературу?
— Книги на немецком языке. Не отпирайтесь, их изъяли во время обыска.
— Ах, книги… Так это не мои. Они принадлежат фоторепортеру Петрусову, он оставил их у меня летом 1942-го. Признаю, что это было моей ошибкой: хранить антисоветскую литературу дома нельзя, я понимаю. Но я как-то забыл об этих книгах.
— Забыли… А не вспомните ли вы, с кем из ныне арестованных троцкистов находились в близких отношениях?
— Ни с кем… Впрочем, в 1932–1933 годах поэт Эдуард Багрицкий познакомил меня с Дмитрием Шмидтом — мы вместе писали сценарий о гражданской войне. Но я ничего не знал о его троцкистских делах.
Мне кажется, что, получив эти признания, подполковник Зименков, который вел дело, от удовольствия потирал руки. Что еще надо? Связь с иностранцами есть. Антисоветскую литературу хранил. С троцкистами общался. В принципе для вынесения обвинительного приговора этого вполне достаточно. Но чтобы картина была полной, неплохо бы иметь показания об антисоветских высказываниях и пораженческих настроениях — это очень сильный козырь, тем более во время войны. И Зименков, если так можно выразиться, бьет наотмашь.