Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 53



Любить.

Скрипят истертые рессоры. Я поднимаю взгляд к зеркальцу. На заднем сидении никого нет. Вздрагиваю.

Она здесь.

Оборачиваюсь.

Только запах. Тонкий аромат ее волос.

— Приятель, у тебя кровь…

Водитель.

Выныриваю из страшных видений.

— Что?

— Кровь… — он поворачивает зеркальце ко мне.

Из носа течет темная струйка. Слизываю красную соль с губы:

— Черт.

Запрокидываю голову. Водитель тянет мне бумажный платок.

— На вот…

— Ага…Спасибо.

В висках стучит. Утираюсь и бросаю кровавый комок за окно.

«Иногда это может выражаться в головных болях и кровотечениях…»

Чистые, вымытые руки врача возникают в памяти.

Он говорил со мной в тот раз, как с ребенком. Боясь напугать. Но ему и не ведалось, сколько ужасов видели мои седые глаза. Я мог бы рассказать ему. Но не стал тогда обрывать этого милого человека. В тот единственный миг, я любил его, словно отца.

«…в основном, из носа. Особенно это возможно в периоды обострений, которые обычно случаются…»

Мама не любила вспоминать папу. Он ушел рано, когда мне не было и пяти. Куда, я не знал. И только его фотография в рамке, как нечто вечное, тяжелой тишиной давило на наши плечи. Мы помнили его таким, каким он был здесь, в не цветном прямоугольнике застывшего времени. В военной форме с медалями. Гордый и печальный.

«…во времена смены сезонов. Тогда возможна и неожиданная, высокая температура тела…»

Тогда я ненавидел его за то, что он ушел. За то, что оставил мне в горькую память только исцарапанный снимок. Я проклинал его… за маму. За то, что ей так тяжело одной. И за темные пятна слез, вырастающие за ночь на ее подушке.

Тогда я еще не знал, что он геройски погиб в чужих и далеких горах, под палящим солнцем средней Азии. Его обугленное тело так и не смогли вытащить из лап боевиков.

— Полегчало?

Снова водитель. Он выкручивает баранку влево, и машина выезжает, наконец, на асфальтированную дорогу.

— Да…да.

Опустевший дачный поселок остается позади.

Когда мы ехали сюда, я подумал, что это место не так уж далеко от города. А искореженный дорожный знак, только подтвердил мою правоту. 30 км. Сейчас. Между сотнями людей и серой пустотой. Так мало…между тьмой и светом. И все равно, безумно далеко для наших ослепших глаз. Мы не увидели. Не помогли.

Скольких он убил в этом подвале?

Снова и снова, один и тот же вопрос.

Изучая убийц, я понял одну вещь, совершенно с ними не связанную. В нашем мире очень легко пропасть. Исчезнуть с лица земли, не оставив и следа. Кем бы ты ни был, сколько бы ищеек ни купили твои родные. Мир все равно не перестанет вращаться. И вскоре все забудут о тебе, а ищейки направят свой чуткий нюх на поиски кого-то другого…Изучая убийц я осознал, насколько тонка та нить, по которой идет каждый из нас.

Шорох колес. Яркие краски за окном, сливающиеся в разноцветную мешанину.

Кто он?



Пожимаю плечами.

Он человек.

Ответ приходит из глубины. Пытаюсь разглядеть во тьме лицо, говорящее со мной…Лишь бездна.

Да. Он человек. И он думает. Мыслит. Желает. А значит — его играм не будет конца. Значит, я должен его остановить.

Еще в школе я знал одного недоразвитого парня, который считал, что не он, но все мы — сошли с ума. Что это мы — безумцы. И ведь он действительно верил в это. Был готов на все ради своей правды. Всего лишь беспомощный мальчик. Не опытный муж, с извращенной фантазией и любовью к острым крюкам. Однако я до сих пор помню, как у меня шевелились волосы на затылке, когда этот парнишка смотрел на меня. Он хотел вылечить всех нас от какой-то невидимой болезни. Может быть… уничтожить. Но только не видеть больше наших мук, наших, таких нездорово-правильных, лиц.

И теперь. Чья-то сильная рука вновь берется за хирургические ножи, чтобы резать наши невидимые опухоли. Время и история сплетаются воедино. И мы видим истинный масштаб эпидемии. Но, как и сотни лет назад, где-то в глубинах души, сомневаемся, кто же все-таки болен, мы или они…

Трасса пуста. Только ветер. И золото осеннего дождя.

На горизонте вырастают очертания домов. Серые, безликие высотки. Тысячи людей внутри. Тысячи — снаружи. И где-то там, среди них — он. Такой же уставший. Такой же бледный от головной боли. Такой же…обычный…

Мы мчимся быстрее. Город приближается к нам. Нависает и изгибается. Дома, похожие на серые пальцы. Пустые окна. Опущенные жалюзи. Шум серой толпы, льющейся по улицам, будто волны смрадных помоев. Автомобильные пробки. Нервы, натянутые как струны.

Поиски будут тяжелыми.

Машина вползает в город. Медленно, вязко. И тут же встает в пробке.

— Обеденное время… — шипит водитель и щелкает рычажком на панели.

Красно-синие огни разливаются над нашими головами, погружая машину в ореол веселых цветов. Руль, под силой рук, скрипит и выворачивается влево.

— Попробуем по другой улице…

За окнами — красная вывеска MacDonald’s. Вспоминаю, что не ел с вечера. Глотаю голодную слюну.

Три молодые девушки перебегают дорогу прямо перед нашим носом. Смеются и машут нам. Я вижу их смешные сумки, их кольца на пальцах. Румяные лица живых людей. Красоту биения сердца. Я смотрю на них, не в силах оторваться. Это все…так необычно для меня сейчас, так ново, что режет взор. Их жизнь. И ее смерть.

— Курицы!.. — смеется водитель. — Совсем обнаглели…

Не нужно так. Они совсем еще дети.

Хочу сказать им, чтобы были осторожнее, и даже наклоняюсь к окну, но вижу только их спины. Тонкие, детские талии. И думаю, что возможно скоро, одну из них придется опознавать.

— Будьте осторожнее…

Водитель в недоумении глядит на меня. Наверное, я опять разговариваю сам с собой. Глупо пожимаю плечами. Но этого ему оказывается вполне достаточно.

Во дворе, сквозь который мы проезжаем, лают собаки. Свора дворняг делит добычу. Кусок чего-то кровавого. А вокруг них, вся земля усыпана белыми перьями. И пухом. Отворачиваюсь.

Безумно долгий день. Наедине с темнотой. К вечеру, я знаю точно, разболится голова. Но к тому времени я уже выпью четыре бутылки пива, и снова не буду понимать, от чего эта ноющая боль в висках. И придут другие мысли, и будет другое понимание мира. И я усну, опять ни в чем не разобравшись, на смятых простынях, под ворохом пыльных одеял. А завтра будет новый день. Такой же, как все предыдущие.

— Отлично!..

Смотрю на водителя. Он с улыбкой кивает на пустынную улочку.

— Проскочили.

— Да…

Смело проносимся по прямой и выворачиваем обратно, на главную дорогу. Пробка остается позади.

Водитель довольно оборачивается:

— Кто хочет, тот всегда найдет…

Беда в том, что он прав. Людям нравится томиться в дорожных стопорах, грызть ногти, сжимать до белой боли рулевое колесо, дышать бензолом. Им нравится глядеть в окно, сквозь капли пота, на то, как доведенные до исступления водители, набрасываются друг на друга, будто смертельные враги. И когда первые капли крови орошают черный асфальт, в десятках рук появляются отнюдь не аптечки. Мобильные телефоны с камерами. И каждая мерзкая тварь с такой аппаратурой, спешит занять самое козырное место для съемки, лишь бы та вышла более насыщенной и красочной. И потом, вечером, у теплого огня, в семьях, они будут показывать этот ужас своим детям, своим мужьям и женам, и смеяться…

Я видел это. На местах преступлений. На местах кровавых аварий. На страшных пожарищах, когда люди горели заживо. Жажду крови в глазах. Их желание созерцать чужую смерть. Я видел…Нет никого безжалостней человека.

Пока мы стоим на светофоре, в салон машины, сквозь щели, вползает удушливый запах гари. Одна из железных урн, около дверей какого-то модного бутика, полыхает, будто факел. Молодая девочка-продавец, на высоких каблуках, пытается потушить огонь, поливая мусорку из розового ведерка. Мне становится невыносимо смешно и тоскливо. Отворачиваюсь от окна, уставившись в пол. Водитель трогается с места.