Гауптвахта

Полуботок тихо вздыхает и снимает брючной ремень — брезентовый, самый обыкновенный. Отдаёт.

Капитан берёт.

— Ведь это нарушение Устава!.. И это просто нелепо!.. И ведь у меня же штаны будут спадать!

Добрый и безгранично терпеливый Капитан говорит:

— Снимай сапоги.

Рядовой Полуботок снимает, уже ничему не удивляясь. Чуть поджимает под себя ноги в толстых шерстяных носках, чтобы не ставить их на грязный снег.

— Вытряхивай — что спрятано!

Полуботок вытряхивает из сапог спрятанную в них пустоту. Усердно вытряхивает. А офицер усердно просматривает выпавшее.

— Так. Ясно. Обувайся.

Полуботок обувается, а Добрый Капитан берёт шапку и шинель. Тщательно проверяет и их.

Потом возвращает.

— Оденься. Холодно. — Выждав немного и сделав какие-то пометки в записке об арестовании, говорит: — Оделся? Десять суток — это, конечно, дело тяжёлое. В первый раз садишься?

— В первый.

— Оно и заметно. Но ты не падай духом. И сдерживайся — здесь это очень важно. Понял?

— Так точно, товарищ капитан!

— К примеру сказать, вот ему — куда хуже, чем тебе. Парень сегодня десять лет получил от Военного Трибунала. Сейчас за ним должны приехать.

И лишь теперь мы видим того, кто всё это время всхлипывал.

Это младший сержант танковых войск. У него — затуманенные ужасом глаза, у него — стриженная налысо голова (чёрная щетина волос на круглом черепе, шапка лежит перед ним на столике), у него — трясущиеся пальцы, которыми он судорожно растирает слёзы по лицу. И красные полосы на щеках от этих самых пальцев.

Оглядываясь на младшего сержанта, Полуботок идёт вслед за капитаном к одноэтажному зданию гауптвахты.

Дверь открылась и поглотила офицера и солдата.

Дверь закрылась.

А справа от двери — плакат на кирпичной стене. А на плакате изображён часовой, героически стоящий на посту. А ниже, под часовым, такая надпись:

Капитан отпирает дверь с надписью:

В камере — гробовая тьма.

— Тут у нас неполадки с электричеством. Посидишь пока тут в темноте. Но учти: стены побелены и прислоняться к ним нельзя — запрещено.

Рядовой Полуботок входит во мрак и тонет в нём.

Дверь захлопывается.

Ключ проворачивается.

Шаги за дверью — удаляются.

Но мрак в камере оказывается не таким уж и безнадёжным — тусклый свет всё-таки проникает через глазок в двери.

По коридору мимо дверей с глазками медленно проходят двое охранников — ефрейтор и курносый рядовой. У обоих полудетские лица и настоящие взаправдашные карабины с самыми настоящими штыками. Оба солдата шёпотом переговариваются о чём-то весёлом.

А пока они ходят по коридору, сверху, с потолочных балок, за ними сурово наблюдают плакаты следующего содержания:

И ещё что-то такое об укреплении воинской дисциплины и за подписью Владимира Ильича Ленина, дух которого витает и над этим городом, и над всеми происходящими в нём событиями.

Камера номер четыре.

Полуботок тоскливо смотрит в глазок. Не увидев ничего интересного, осторожно отходит от двери, нащупывает табуретку и садится.

И сидит, отбывает свой срок. Секунда за секундою. Минута за минутою.

И тихо бормочет:

— И что же? Так вот все десять суток и будет продолжаться?.. Да-а, мне потом будет о чём вспоминать…

Курносый солдат прохаживается по коридору мимо дверей с глазками.

Давешний ефрейтор куда-то ушёл, и теперь Курносому скучно… Вот он даже с тоски стал перечитывать плакаты…

Из глазка камеры номер четыре на него смотрит голубой человеческий глаз.

Курносый презрительно усмехается: дескать, ты — там, ну а я — так здесь! Во как здорово!

— Эй, слышь! — кричит Полуботок.

— Ну, чо тебе?

— А когда свет дадут?

— Не знаю.

— Слышь ты! А в туалет сходить можно?

— Можно. Я выводному скажу, он тебя и выведет.

— Ну так ты скажи там, а?

Коридор гауптвахты.

Опередив замешкавшегося выводного, Полуботок самовольно выходит во двор. Потрясённый застывает при виде немыслимо голубого неба и высоких белых берёз, что растут где-то за забором. С наслаждением вдыхает в себя пьянящий воздух Свободы.

Это безобразие с ужасом замечает часовой, стоящий возле грибка с надписью «ТУЛУП». Нелепо выставив вперёд карабин со сверкающим на солнце штыком и выпучив карие тупые и испуганные глаза, он лепечет:

— А капитан сказал, чтобы без выводного — чтоб никого!.. Сказал, чтоб не выпускать! Стой! Стрелять буду!

Полуботок цедит сквозь зубы:

— Тьфу ты! Салага хренова!..

Появляется ефрейтор и выводит ещё нескольких губарей во двор. Увидев Полуботка в неположенном месте, говорит:

— А ты почему вышел без моей команды?

Тот не отвечает.

— А ну быстро в туалет, мужики! — кричит ефрейтор.

Наш герой и ещё трое арестантов идут к кабинкам туалета.

Двое других стоят в сторонке и ждут.

Все — арестанты, и их выводной — вышли налегке, но у ефрейтора на голове шапка, и при нём — ремень, не говоря уже о подсумке с магазинами, о карабине и о штыке. А вот у губарей ничего этого нет, и этим — но главным образом ОТСУТСТВИЕМ РЕМНЯ — чётко обозначается их юридический статус в пространстве по имени «ГАУПТВАХТА».

Полуботок входит в свою кабинку, хочет закрыть за собою дверь, как того и требуют приличия. Но ефрейтор пресекает это нарушение:

— Эй, там! Дверь не закрывать! Не положено!

Картина: арестанты, каждый в своей кабинке, стоят спиною к ефрейтору и делают своё дело.

9Камера номер четыре.

Полуботок сидит во мраке, уставившись в светлое пятнышко в двери.

Из коридора слышны голоса, шаги. Свет в глазке чем-то заслоняется, ключ в замке проворачивается, и вот — дверь открыта. И на пороге стоит капитан с добрым лицом.

— Ну что? Заморился сидеть в темноте? Тут у нас вышли кое-какие неполадки с электричеством. И надолго. Так что пойдём-ка, я тебя в другую камеру переведу. Туда, где светло.

Полуботок идёт по коридору. Жмурится.

Добрый Капитан отпирает дверь камеры номер семь для арестованных солдат (матросов) и подталкивает туда Полуботка.

— Заходи, здесь хоть окно есть. Посидишь пока здесь.

Камера номер семь.

Сразу же, как только открывается дверь, происходит нечто необычное для того, кто никогда прежде не погружался в гауптвахтовскую стихию: все шестеро обитателей камеры с молниеносною быстротой выстраиваются — пятеро в шеренгу, а один — впереди.

Этот последний — рядовой Кац, стройбатовец.

Кац командует губарям:

— Равняйсь! Смирно!

И все пятеро застывают.

Кац продолжает:

— Товарищ капитан! В камере номер семь содержится шестеро арестованных! Докладывает старший по камере — рядовой Кац!

— Было шестеро, а будет семеро, — говорит Добрый Капитан. А затем строго приказывает Кацу: — Вольно!

Кац поворачивается к губарям и приказывает им:

— Вольно!

Арестанты несколько расслабляются, но стоят всё же в напряжении и ожидании.

— Замечания, претензии имеются? — спрашивает Добрый Капитан.

— Никак нет, товарищ капитан! — отвечает за всех Кац.

Рядовой Полуботок, подталкиваемый капитаном, переступает порог и остаётся в камере.