Гауптвахта

Чей-то фонарик шарит лучом по дну страшной пропасти.

Спокойный голос говорит:

— Вряд ли там что-нибудь осталось. После такого взрыва…

А визгливый голос визжит из темноты:

— Допились, проклятые алкаши! Я же их предупреждал!..

Но тут в разговор вступает весомый и деловитый голос:

— А может, это диверсия? Всё-таки — гарнизонный дом офицеров. В таком большом городе, как наш, — это самый настоящий военный объект.

Ему возражает спокойный голос:

— Какая там диверсия в наше время! Эти ослы не уследили за паром, а котлы и взорвались!

4Арестанты таскают балки, болванки, каменные глыбы.

— Нога! Нога! — орёт кто-то. — Там нашли человеческую ногу!

— Где нога? Покажите! Покажите ногу!..

— Да не здесь!.. Она перелетела через весь пятиэтажный дом и упала на улицу!

Чьё-то предположение:

— Должно быть, это кусок от второго алкаша. Надо бы найти и другие куски.

Двор дома офицеров. Уже светло.

Народ кишмя кишит: тут и губари со своим конвоем; тут и начальник гауптвахты Домброва; тут и офицеры всех родов войск и чинов; тут и штатские работники дома офицеров, явившиеся на работу, но не нашедшие таковой; тут же и толпы зевак.

Прибывает автобус, и из него вываливается целая рота солдат с чёрными погонами.

Подъезжает грузовик; из его кузова прыгают на землю солдаты с погонами голубыми.

Там же.

Рядовой Полуботок орудует ломом, поддевает бесформенную глыбу, чтобы отодвинуть её прочь с дороги. Бубнит себе под нос:

— Всё рухнуло… Ну и хорошо!.. Жаль только этих двух…

Появляется степенный и грузный полковник Арутюнян. Он останавливается возле трупа Тощего, лежащего на том же месте и в той же позе. Арестанты, ковыряясь в каменных глыбах шепчутся:

— Сам!.. Сам!..

— Это же комендант гарнизона… Ты что — не знал?

— Полковник Арутюнян — зверь, а не мужик…

Комендант — человек высокий, крепкий, властный, хорошо упакованный в дорогое военное обмундирование — критически разглядывает покойничка. Вид у полковника при этом такой, как будто он хочет сказать: «Ну что вот ты из себя представляешь — хилый, полураздетый, нищий, бездомный, да ещё и мёртвый вдобавок? То ли дело Я — сытый, прочный, чисто и дорого одетый, да ещё и живой!..»

Арестанты искоса поглядывают на коменданта гарнизона, но как только тот переводит свой взгляд с покойника на них, — все разом делают вид, что заняты работой по горло.

Полуботок не успевает вовремя отвернуться, и глаза полковника встречаются с глазами рядового.

— Иди-ка сюда! — говорит Арутюнян.

Полуботок приближается к полковнику. Почему-то даже и не думает докладывать или отдавать честь.

— Я сейчас распоряжусь, чтобы принесли простыню. А ты тогда завернёшь этого, — кивает на труп, — и отнесёшь вон в тот автобус.

Полуботок молча стоит перед мертвецом. Отчётливо видит его всего: Тощий — такой маленький, щупленький — лежит на камнях, и его белая рубашка всё так же задрана, и всё так же виден пупок на посиневшем животе. И весь целенький — ни шрама, ни царапинки. Лишь в правое ухо вонзился при падении металлический прут, торчащий из чего-то разрушенного и железобетонного. А под ухом, на камнях — лужица крови, уже замёрзшая.

Комендант продолжает выдавать приказ:

— Он лёгенький. Ты его без труда поднимешь…

Полуботок слушает.

Тут комендант отвлекается и кричит куда-то вдаль:

— Камни сваливать не туда! Не туда!.. Что? Другого места не могли найти? — с этими словами он отходит куда-то в сторону, продолжая кричать: — Я вам приказал очистить проход, а вы тут чем занимаетесь!

Видя, что комендант удаляется, Полуботок осторожно пятится, цепляясь за камни; осторожно, очень осторожно — смывается.

А тут как раз группа арестантов переносит какие-то уцелевшие ресторанные ценности; Полуботок подхватывает ящик с посудою, вливается в общий поток носильщиков и растворяется в нём.

И носит ящики. Усердно носит.

Вдалеке видно, как какой-то другой солдат несёт на руках НЕЧТО, закутанное в белую простыню.

Продолжая таскать ящики с ресторанным добром,

Полуботок вдруг сталкивается с комендантом, рядом с которым стоит тот недавний смельчак, который давеча нёс покойника.

— Чего убежал? — спрашивает комендант Полуботка. — Испугался мертвеца?

— Испугался, товарищ полковник, — отвечает Полуботок. — Вчера вечером я с ним разговаривал. И он был жив… В кочегарке мы с ним сидели…

— Ну ладно, ладно! Понимаю, — вполне дружелюбно говорит комендант. — Не расстраивайся, он лучшей участи и не заслуживал. — Повернувшись в сторону, он опять кричит грозным голосом: — Доски потом погрузите! Грузите пока железо! Железки грузите!

Полуботок тем временем подходит к сержанту МВД — к тому самому смельчаку, который не побоялся взять на руки покойника. Сержант, увидев Полуботка, здоровается с ним за руку, как со старым приятелем.

— И не страшно было? — спрашивает Полуботок.

— А я не боюсь мёртвых. У нас, там, где я живу, на станции Новодугинской, как-то раз взорвалась целая нефтебаза. Знал бы ты, сколько я тогда трупов повытаскивал из-под развалин! Да не таких, как этот, а так — месиво одно… Вот с тех пор и не боюсь…

Всё там же.

Появляется старший лейтенант Тобольцев. Завидев Полуботка, машет ему рукою. Оба сближаются. Самым неофициальным образом здороваются.

— Вот он где мой ротный писарь работает! — смеясь, говорит Тобольцев. — А я-то думаю, что он томится в одиночной камере!

— Как там дела в нашей роте? — спрашивает Полуботок.

— Всё нормально: конвоируем, стоим на страже внутреннего спокойствия нашей Родины! — Смеётся. — А ты, я вижу, похудел… Ты представляешь: купил я вчера сказки какого-то немецкого сказочника. Какие там картинки — видел бы ты! Но всё на немецком языке. Издано-то в ГДР. Дай, думаю, сам почитаю, а потом дочке расскажу. Стал читать — и ничего не пойму. Только и знаю, что в словарь заглядываю. А со словарём — что за чтение! Мучение одно. Поскорей освобождайся, будешь мне переводить! — смеясь, командир похлопывает Полуботка по плечу.

Полуботок тоже почему-то смеётся.

— Через пять дней освобожусь, тогда и займёмся.

Почти там же, но несколько в стороне от людских масс.

Командир конвойного полка и комендант гарнизона ведут какую-то оживлённую беседу как равный с равным. Оба ведь полковники. В отличие от всех вокруг.

Комендант указывает на повсеместные следы разрушений и говорит:

— Ты разве не видишь, сколько у нас тут работы?..

— Много людей дать не могу, — возражает полковник Орлик. — И не проси, и не настаивай. У меня ведь полк не какой-нибудь там халам-балам, а конвойный. Заключённых-то надо охранять? Надо! Представляешь, что будет, если они у нас возьмут и разбегутся?

Комендант гарнизона лишь безнадёжно машет рукою — дескать всё ясно, с тобою каши не сваришь.

Между тем полковник Орлик переходит на доверительный тон и говорит:

— Слушай, ты в военном трибунале интересовался насчёт того моего дела?

— Интересовался. Мнения расходятся. Большинство, конечно, в пользу того, чтобы не раздувать, но есть там у них кое-кто… У него — особое мнение… А где он сейчас, твой герой?

— Да где же ему ещё быть? На гауптвахте! Да вон он — камни ворочает!.. Рядовой Злотников! Ко мне!

Злотников только того, казалось, и ждал. Он бросает работу и опрометью мчится сквозь все препятствия на зов своего командира полка.

— Товарищ полковник! Рядовой Злотников прибыл по вашему приказанию!

Полковник Орлик поворачивается к коменданту:

— Вот, видал? Такому только свистни — мигом появится! За это я его и держал своим личным шофёром. А когда у него права отобрали, взял его к себе в адъютанты.

Комендант тоже откровенно любуется этим прирождённым телохранителем: