Гауптвахта

— Ну и ну, ребята! Сколько снегу навалило за ночь! А мы-то уж думали, что весна совсем уж наступила!

Форма одежды такая: шапки, шинели без ремней, рукавицы, выданные на время работы.

А на высокой веранде соседнего дома, там, за забором, вспыхивает свет. И девушка торопливо спускается по лестнице во двор, а её мать высовывается из-за двери и кричит дочери вдогонку что-то вроде: «Не забудь чего-то там!» или «Смотри, не опоздай на работу!» — губарям не слышно, им только видно.

То там, то здесь вспыхивает свет. Просыпаются окна с уютными занавесочками и люстрами, просыпаются дома, уходят в темноту тёмные силуэты простых советских тружеников. Нормальные люди встают с нормальных постелей, одеваются в нормальную одежду и идут на нормальную работу!

Там, в том сказочном царстве, всё нормально!

Двор комендатуры. Утренние сумерки.

Теперь губари работают здесь.

Возле ворот маячит часовой со штыком на карабине.

Улица Чернышевского. Тротуар возле входа во двор комендатуры. Уже светло.

Губари очищают от снега подступы к воротам.

Тут же — часовой с карабином и случайные прохожие. А вдали виднеется плакат насчёт производства обуви.

Ещё только утро, а все уже смертельно устали.

Двор комендатуры. Уже совсем светло.

Арестанты выстроились вдоль забора и ждут, когда их распределят по машинам. Форма одежды: шапки, шинели, РЕМНИ (заметим это!), рукавиц нет ни у кого.

Начальник гауптвахты старший, лейтенант Домброва, и начальник караула — вчерашний молодой лейтенантик, торчат перед строем, держа в руках листки с разнарядками на работу.

Арестанты стоят усталые, подавленные, ничего не соображающие, но чётко выполняющие любые команды.

Домброва говорит:

— Эту группу бандитов отправим пешком, тут не очень далеко… так-так… Из этого списка — всех на автобусе доставить на овощную базу… А вот этих бандюг пошлём в войсковую часть номер… (шум мотора заглушает последующие слова начальника гауптвахты).

А губари стоят вдоль забора и терпеливо (а разве можно иначе?) ждут своей участи.

Полуботок, Принцев, Косов и ещё трое стройбатовцев из других камер садятся в машину, именуемую в народе «чёрным вороном».

Охранника с голубыми погонами проглатывает та же самая птица.

Водитель машины — рядовой из конвойного полка; его прислали сюда по разнарядке начальника гарнизона. Он привычно и равнодушно запирает за конвоиром дверь — с помощью специальной приставной ручки, после чего отсоединяет эту ручку и прячет её у себя в кармане, как ключ. Таков порядок. Затем он садится в кабину и едет по просторам большого и мрачного города, что стоит на трёх красивых реках. В кабине у него играет транзисторный приёмник, а на дверце бардачка красуется надпись: «Счастливого пути!»

Где-то в городе.

Шофёр выходит из кабины. Достаёт из кармана дверную ручку и, приставив её к двери, за окошком которой виден охранник, выпускает на свободу всех пассажиров — охранника и шестерых губарей.

У шофёра и у рядового Полуботка — одинаковые красные погоны и петлицы. На погонах у них — буквы «ВВ» — Внутренние Войска.

Откуда-то появляется замухрышистого вида прапорщик.

Старый, пропитый и в валенках.

— Значится так, ребяты: вон от того угла улицы и вот аж до этих вот пор — чтобы тротуар был весь очищён от снежного покрова. Лопаты и рукавицы сейчас выдам. Усекли?

Улица перед войсковою частью.

Арестанты очищают от снега отрезок тротуара, закреплённый городскими властями за военным учреждением.

Часовой прохаживается неподалёку. Карабин и штык.

А губари работают, работают…

Маленькая передышка.

Принцев и Полуботок стоят несколько отдельно ото всех.

— Смотри, какая погода выдалась! — восторженно говорит Принцев. — Солнце, весна!.. Хорошо, хоть разрешили нам взять с собой ремни, а то ж, если бы без ремней, были бы мы сейчас похожи на каких-нибудь чуть ли не арестантов, что ли… — сказав эту чушь, он смеётся счастливым, юным смехом.

Полуботок протрезвляет его:

— Ремни у нас — потому, что так по Уставу положено. Если на виду у гражданского населения, то непременно, чтоб с ремнями. Чтоб не возбуждать общественного мнения. А гражданское население, глянь-ка, оно всё видит и всё понимает. Часовой-то — он НАС охраняет, и это каждому прохожему ясно.

И точно: прохожие всё видят и всё понимают. Из-за того губари и стараются почаще смотреть под ноги, а не по сторонам. Стыдно. Ох, как стыдно!

Появляется Замухрышка и переводит губарей с улицы во двор войсковой части.

И вот уже — огромный плац, по краям которого расположены склады, гаражи, мастерские, контейнеры. Несколько десятков грузовиков, бронетранспортёров и прочих машин. Всё — новенькое, всё в отличном состоянии, включая и снегоуборочную технику. Большой пятиэтажный дом — штаб войсковой части. И всё. Кругом — ни души.

Полуботок спрашивает Косова:

— Куда это мы попали?

— Законсервированная войсковая часть. На случай войны. Своих солдат у них нету, у них тут только штаб с офицерами, а офицеры не будут же снег очищать. Они там по кабинетам сидят и бумаги пишут…

Часовой кричит:

— А ну хватит болтать! Если не успеете всё очистить, мне за вас влетит! Самого на губвахту посодют из-за вас! Гляньте, сколько тут работы!

Косов отвечает:

— Успеем, браток, не бойся!

Огромный двор законсервированной войсковой части.

Вся честна компания убирает снег. Чья-то лопата весело прохаживается по длиннющим сосулькам, свисающим с крыши гаража; сосульки звенят и сверкают; сверкает на солнце и штык часового, искрится снег, а уж про капель и говорить нечего — чего только она не вытворяет: и сияет, и переливается всеми цветами радуги, и бултыхается в прозрачные лужи, и попадает за шиворот…

Принцев, которого всё время тянет быть с Полуботком, почти счастлив: весна, солнце, молодость, надежды, предчувствия…

Опираясь на лопату, он и говорит:

— А всё-таки, жизнь прекрасна, правда же?

— Конечно, — отвечает Полуботок. — А кто сказал, что это не так?

— Я сам так говорил. Когда на гауптвахту попал… А теперь я так уже не думаю. Знаешь, оно ничего, что мы на гауптвахте. Ведь и на гауптвахте жить всё равно нужно. Жить, а не прозябать.

— Как ты сказал: нужно или можно?

Принцев не отвечает. Улыбаясь чему-то своему, говорит:

— Весна!.. И вот ведь взять хотя бы и меня… Я пришёл — ну ведь никому же не известный паренёк! — а меня вот взяли да и выбрали старшим по камере, — сказав это, он улыбается — чисто, ласково, по-весеннему.

Полуботок с интересом смотрит на него.

— Тебя как зовут-то?

— Сергей! — По-матерински нежно повторяет: Сергуня, Серый, Серенький… А затем с вежливым интересом спрашивает: — А тебя?

— А меня — Владимир! Послушай, Сергей, я не знаю, где ты вырос, где ты учился жизни, где и как служишь… Но я хочу просветить тебя: старший по камере — это козёл отпущения. В случае чего, виноватым всегда считается ОН. ЕМУ положено отвечать за всё происходящее в камере, и потом: с чего ты взял, что тебя ВЫБРАЛИ на этот пост?

— Как же… А коллектив?

— Никакой коллектив тебя не выбирал. Тебя НАЗНАЧИЛ Злотников. По праву сильнейшего в камере человека.

— Ну вот же! Самый сильный — а такое доверие мне оказал! И ведь заметил же меня, и выдвинул, и назначил!

Полуботок посмеивается и ничего не отвечает.

Оба продолжают работать.

Крыша гаража.

Полуботок и Принцев сбрасывают с неё сугробы снега. Часовой где-то далеко, а здесь, перед ними, — городская улица, гражданская жизнь, опять же — весна. А вон так даже и девушки идут! Настоящие, живые, весенние девушки!