Творчество Лесной Мавки

Во много рядов, как рифы, высились кресла над бассейном, а сам бассейн — как зеленый лоскутик моря; непонятно только, зачем людям искуственное море, когда рядышком настоящее. Грянула музыка, и на середину бассейна изящно выплыли два дельфина, изобразили шутовской поклон. Аве не сдержалась — ликующе крикнула, увидев сородичей. Девушка в ярком купальнике бросила им полосатый, бело-оранжевый мяч, и два дельфина принлись жонглировать, высоко подпрыгивая над водой. Детвора в зале хлопала в ладоши, но Аве видела, что в этой игре нет веселья. Чуть позже девушка вертела тонкий обруч, сквозь который ее питомцы должны были прыгать.

Аве нервно стиснула руку спутника.

— Грэй, милый, это нехорошо, неправильно. Ведь они в неволе, эти дельфины. У них отняли море, отняли свободу. Приучили их к каким-то глупым штукам и за это дают еду.

— Они привыкли, Аве. Им хорошо.

Аве, чуть привстав со своего места, позвала. И вскоре ответом ей был долгий, пронзительный дельфиний крик, полный и радости, и тоски в то же время. Забыты обручи и мячики, забыта глазеющая публика и строгая дрессировщица с неискренней, точно нарисованной улыбкой.

— Ты сорвала представление, — попенял ей Грэй, когда они шли вечером по аллее.

— Ну и что, — весело отозвалась Аве. — Глупость несусветная.

— Завтра я иду в рейс. Ненадолго, вернемся к вечеру. Давай увидимся у нашей скалы.

— Я буду ждать тебя, любимый.

Разбитое окно. Острая боль в руке, и тоненький ручеек крови, стекающий к локтю. А, ерунда. Аве залезает на подоконник и безшумно спрыгивает на пол. Клетка-бассейн отвечает тихим всплеском.

Девушка просвистала морское приветствие. Радостно отозвались дельфины.

— Пойдем со мною в море, — ласково сказала Аве. — Вот только придется немножечко трудно, братишки. Единственное, что я смогу — понести дельфина на руках. Придется терпеть без воды почти полчаса. Но мы ведь можем и дольше.

— Оставь меня, Аве, — вдруг попросил один из дельфинов.

— Ты знаешь меня? — удивилась она.

— Мы ведь вместе играли, детьми. Потом я попался в сеть.

— Вот и славно, что встретились, дружочек. Мы все будем рады тебе.

— Нет, сестрица. Я прожил жизнь свою здесь. Я больше ничего не умею, только то, чему научили люди. Я пропаду в океане.

— Не пропадешь, мы все поможем тебе, вся наша большая дельфинья семья. Пойдем же скорее, а потом я вернусь за другим. Нам нужно успеть до рассвета, пока не хватились.

— Нет, Аве. Идите одни, без меня. Моя судьба сложилась, как сложилась. И поздно что-то менять.

И только двое, не трое дельфинов заполночь радостно ринулись в теплое ясное море.

Шел на промысел крепкий, видавший виды, недобрый корабль. «Черный воин» — виднелисьь крупные буквы на исцарапанном борту. Вокруг плясали волны и слепили глаза, куда ни глянь — до одури синяя с прозолотью рябь, плеск, звон. Грэй нервно курил на верхней палубе, часто стряхивая сивый пепел за борт. С берега море кажется приветливей. А здесь грызут волны судно, ненужную глупую деревяшку, грызут, как волки кость. Наверное, не место человеку на этих заповедных широтах. Лезем куда не нужно, вот и гневается природа, а защитить себя толком не умеет.

Грэй привык к своему ремеслу. Ведь это всего лишь работа. По первости сжималось сердце, когда бросал заточенный гарпун в живую плоть и слышал крик умирающего в пучине существа. Со временем душа окрепла, а может, загрубела. На китобойное судно Грэя пристроил дядька, брат отца. Чтобы, дескать, не пропал в жизни — в семье Грэй слыл за неудачника, слабого и непутящего мальчишку; а здесь всё ж таки верный кусок хлеба.

Когда-то он рисовал море и город, и небывалые ладьи. Мечтал стать художником. Мать жгла рисунки — спасала своего сына от глупой, сомнительной доли. Конечно, он был не Рафаэль. А маленький, робкий талант убить совсем нетрудно, да вроде бы и не грешно.

Над гребнем волны взметнулся острый плавник, но тотчас нырнуло, скрылось блестящее гладкое тело, и снова рябь будоражит. Привычным, отработанным движеньем Грэй метнул копье на пару дюймов левее того места, где проблеснул кит — рассчитал перемещение животного и курс медленно влачащегося корабля, в долю секунды просчитал, куда бить: сказывался опыт.

Маслянистыми пятнами кровь поплыла по воде, темно-красная, теплая.

— Ребята, невод, — деловито крикнул Грэй. Спустили влажные сети, забилось в них создание огромное и беззащитное. Светлой, почти бежевой грудью кверху, корчился в предсмертной судороге молодой дельфин, самка. Ни хрипа, ни стона не издала. Аккурат там, где сердце бьется, стрела железная вонзилась, зияла рана и сочилась темной, густою кровью.

Капитан чертыхнулся.

— Мазила! Бестолочь! Слепой, так очки купи! Порадуйся, навлек на всю команду неудачу!

На китобойном судне очень дурная примета — по ошибке убить дельфина. Тяжко стало на сердце у бывалых моряков. Втащили скользкую, мокрую сеть на палубу. Грэй молча вынул свой гарпун и бросил прочь в океан. Молчал сурово, не смел глаза поднять на капитана, на товарищей. И самому так вдруг скверно да горько сделалось, что хоть за борт. Не то из-за приметы нехорошей, не то из-за странного покорства и смирения, с которым умирала дельфиниха. Тихо, совсем тихо умирала, без стона, без жалобы. Грэй подумал, что когда-то она, возможно, была ручной и жила в дельфинарии — осталась людская метка: левый плавник перевит узкой ленточкой нитяной, по сини черный узор выткан.

…Мертвого дельфина вернули океану. Глухо плеснула и сомкнулась вода. Недолго еще за кораблем темный маслянистый след тянулся.

Пристали к берегу в сумерках. Грэй сразу пошел к скале заветной. Красным оком грозился маяк.

Аве не было. Грэй сел на влажный песок и стал ждать ее. Придет — и уймет его лютую боль, как она одна умеет…

Тревожился и скорбел океан. Черный ветер ухал злым филином, и пролетающие чайки кричали надрывными голосами, точно хоронили кого-то. Яркий белый месяц повис в небе низко над скалой, венчая пронизанный тревогой и болью вечер.

Грэй вздрогнул, как от удара, когда услышал дельфиний клекот, исполненный горя и отчаяния. Стая, несметная стая дельфинов подплыла к берегу и скорбно кричала, оплакивая свою подругу. И чайки, и волны, и прибрежные ракиты вторили им. Аве умела понимать язык животных и деревьев, но сейчас. Кажется, Грэй и без нее понимал, о чем они кричат. Ждал любимую час за часом, а она не приходила. А вся природа слилась в едином плаче.

Грэй принял решение. Шут с ней, с работой. Лучше в уличные музыканты, в дворники, в бродяги — но никогда больше он не убьет ни одной Божьей твари, ни одного создания живого, неповинного.

Погасли звезды, и взошла холодная заря. Пора бы уж понять, что Аве не придет, но Грэй ждал ее, чтобы сказать о своем решении.