Страница 193 из 211
Несмотря на очевидный провал «скачка», Мао Цзэдун тем не менее продолжал настаивать на принципиальной правильности этого курса, стремясь возложить ответственность за его провал на местные кадры, объяснить его наличием в КПК «врагов» и «плохих элементов». К ним он отнес до 20% кадровых работников низшего уровня, а в целом по стране до 10%, и призвал к проведению чистки партии от «буржуазных и мелкобуржуазных» элементов. Лю Шаоци и поддержавшие его руководители КПК пошли в этом на уступку Мао Цзэдуну, рассчитывая, видимо, в будущем свести на нет инициированное им движение «за упорядочение стиля».
С начала 60-х гг. сложился разрыв между повседневной практической работой, прежде всего в области экономики, которую возглавляли сторонники Лю Шаоци, и руководством идеологией, которое стремился удержать в своих руках Мао Цзэдун. Мао Цзэдун как бы отошел на второй план, сохранив кроме контроля за проведением идеологических кампаний, образ теоретика партии, лидера, которому принадлежало главное слово в вопросах, связанных с международным коммунистическим движением и внешней политикой Китая.
Столкновение двух группировок, принявшее почти открытые формы, произошло на совещании руководства партии, созванном в начале 1962 г. Это было, пожалуй, самым многочисленным совещанием партийной элиты — в нем участвовало около 7 тыс. кадровых работников всех уровней. Подготовительная работа по его созыву находилась в руках «прагматиков», получивших возможность донести максимально широко свои взгляды до партии. С отчетным докладом ЦК выступил Лю Шаоци, причем письменный текст доклада не обсуждался на политбюро, а Мао Цзэдун отказался предварительно ознакомиться с ним, мотивируя это стремлением провести совещание в максимально демократической обстановке. На самом деле это была провокация, направленная на выяснение взглядов оппонентов, которых впоследствии можно было обвинить в забвении коммунистических принципов. Председатель ЦК КПК стремился также выявить масштабы оппозиции, складывавшейся в партии, уточнить ее персональный состав.
Выступление Лю Шаоци было открытой критикой политики «трех красных знамен». Он подчеркнул, что «большой скачок» совершен поспешно, и в результате в течение 10 лет теперь придется заниматься урегулированием народного хозяйства, а также поставил под сомнение целесообразность создания народных коммун, что являлось главным моментом курса «трех красных знамен». Для того чтобы выправить положение в сельском хозяйстве, говорил Лю Шаоци, следует не бояться идти на закрепление заданий за отдельными крестьянскими дворами и даже поощрять индивидуальный труд. Фактически это было предложение не только отойти от политики коммунизации, но осуществить деколлективизацию деревни, в первую очередь в районах, где сложилось наиболее тяжелое положение.
Не менее критически он отозвался и о других аспектах «большого скачка». Он назвал «битву за сталь» «мыльным пузырем», призвал отказаться от ставки на ликвидацию рыночных отношений в обществе, помимо государственной торговли восстановить и коллективную, и частную торговлю на сельских рынках. Ответственность за происходящее он возложил в первую очередь на ЦК партии, что можно было интерпретировать как обвинение, брошенное Председателю ЦК КПК. Лю Шаоци прямо заявил, что «...некоторым китайским руководителям не хватает скромности и осмотрительности, у них много зазнайства и самодовольства».
В выступлениях Дэн Сяопина было сказано о том, что для партии опасна ситуация, когда небольшая группа высших партийных лидеров, а тем более один человек, действует самовластно, не желая выслушивать противоположные мнения, а Чжу Дэ назвал «левый» уклон самым опасным для партии. Чэнь Юнь привлек внимание к тому, что в КПК забыт стиль самокритики, и возложил ответственность за последствия «скачка» на ЦК КПК.
Мао Цзэдун в сложившейся ситуации был вынужден взять на себя ответственность за сложившуюся ситуацию, заявив: «За все ошибки, допущенные непосредственно ЦК, ответственность несу я, за косвенные отвечаю также я, поскольку я являюсь Председателем ЦК». Тем не менее он продолжал упорствовать, настаивая на принципиальной правильности курса «трех красных знамен», и стремился разделить ответственность за результаты «скачка» с партийными кадрами, начиная от руководства провинций и кончая секретарями парткомов предприятий и коммун. Разумеется, происходившее на «совещании семи тысяч» было тяжким ударом по репутации Мао Цзэдуна, было чревато для него политической «потерей лица» в присутствии многих тысяч представителей партийной элиты, таило угрозу ослабления установленного им режима личной власти.
Некоторые из участников совещания стремились поддержать Мао Цзэдуна, подчеркнуть, что они остаются лично преданными ему, несмотря ни на что. Маршал Линь Бяо в своем выступлении заявил, что «...в то время, когда работа выполнялась хорошо, идеи Мао Цзэдуна успешно проводились в жизнь. Когда же в определенные периоды к мнению председателя Мао Цзэдуна не относились с должным уважением, либо чинили помехи, в делах немедленно появились недостатки».
Не могла не понравиться Мао Цзэдуну и финальная часть выступления мало кому известного тогда секретаря уездного парткома из родной Мао Цзэдуну Хунани. Хуа Гофэн, отметивший, что страна в ближайшее время уже не выдержит новых «великих начинаний», заявил: «...если мы хотим преодолеть трудности в сельских районах, мы должны последовательно идти по социалистическому пути и не использовать такие формы, как доведение заданий до отдельного крестьянского двора или индивидуальную обработку земли. В противном случае мы придем к поражению». Мао Цзэдун, внимательно следивший за происходившим на совещании, в одной из частных бесед отметил, что «Хуа Гофен — это честный человек».
В целом «совещание семи тысяч» было тяжким ударом по репутации и положению Мао Цзэдуна, что вынуждало его искать новые формы борьбы со складывавшейся оппозицией его курсу.
Между тем на протяжении 1962 г. продолжался начавшийся еще ранее процесс возвращения к прежним методам хозяйствования. Народные коммуны претерпевали радикальную перестройку. Вместо коммуны, насчитывавшей тысячи человек, основной производственной единицей становилась производственная бригада, включавшая 10—30 дворов. Крестьяне вновь получили приусадебные участки, им вернули личное имущество, было разрешено держать свиней, открыты сельские и городские рынки. Началось медленное восстановление системы материальной заинтересованности — оплаты труда, учитывающей результаты труда, премий. Во многих местах шел процесс распада коммун на прежние кооперативы, в некоторых районах использовалась система контрактации и даже индивидуального ведения хозяйства при условии выплаты государственных налогов.
Давая оценку этому опыту, Дэн Сяопин на одном из заседаний, посвященных его изучению, заметил: «Товарищи из провинции Аньхуэй говорят: "Неважно какого цвета кошка — черного либо желтого, хороша та кошка, которая ловит мышей". Эта историческая фраза стала впоследствии символом политики реформ.
Обострение политической борьбы в руководстве КПК сопровождалось размежеванием и в обществе. Складывалась широкая оппозиция политике Мао Цзэдуна, включавшая представителей партийных кругов, часть творческой и научной интеллигенции. Экономисты подвергали сомнению тезис Мао Цзэдуна «политика — командная сила», работники литературы призывали «писать правду», намекая на лицемерие, сопровождавшее политику КПК в годы «большого скачка», некоторые литераторы публиковали произведения, которые воспринимались широкой публикой как критика и даже осмеяние «идей Мао Цзэдуна».
Известный литератор и историк У Хань опубликовал ряд произведений, посвященных жизни Хай Жуя, мужественного сановника времен правления Минской династии, который не побоялся подвергнуть критике самого императора, позабывшего об интересах народа. В результате Хай Жуй был уволен в отставку. Особенно широко была известна пьеса, написанная на этот сюжет и поставленная несколькими театрами. История Хай Жуя в среде китайской интеллигенции легко прочитывалась как намек на конфликт между Мао Цзэдуном и Пэн Дэхуаем.