Страница 10 из 14
— Расскажите.
Он отводит взгляд:
— Это было, когда я убил Марию.
— Марию?
— Вы слышали о ней, Эмма. Я прославился тем, что убил ее
— Ах, эта та самая женщина…
— Да. И давайте не будем об этом.
Они перестали говорить об этом, но перестать думать об этом невозможно. Летописи не сохранили даже имени этой Марии, но теперь она приходит во сны Эммы каждую ночь. У нее темные волосы и лицо Эммы.
Узник Батлема волочет ее по коридору какого-то замка за тем, чтобы швырнуть на алтарь. Женщина вскрикивает, пытаясь прикрыть неправдоподобно огромный живот.
Блестит сталь.
Кровь. Слишком много крови.
— Я все думаю о ваших словах. По поводу смерти той женщины… Марии.
Тяжелый вздох:
— Да, Эмма.
— Всем известно, что вы принесли ее в жертву. При чем здесь безумие?
— Ах, «всем известно», моя информированная мисс Каррингтон. Ну, так зачем задавать лишние вопросы?
— Хочу услышать вашу версию.
— Похвальное стремление к истине, любознательная мисс Каррингтон.
— Откровенность за откровенность, мистер Доу. Мне важно знать.
— Спросите у милейшего Джозефа или лорда-командора.
— Нет! Я не хочу слушать очередную ложь. Правду, Жиль! Скажите мне правду!
Его лицо застывает в жесткой маске:
— Правда грязна и банальна, вы не захотите в нее верить. Версия с жертвоприношением куда красочней.
— Версию с жертвоприношением я знаю.
Он пожимает плечами:
— Мария была моей любовницей. Думаю, я убил ее из ревности.
— Думаете?
— Я не помню. Видите ли, я был малость не в себе в тот момент.
— Она была беременна?
Он совсем уходит в тень и молчит так долго, что ей кажется, ответа уже не будет.
— Была. Не от меня.
— Вы поэтому…
— Хватит, Эмма! Я все придумал. Я принес ее в жертву, и давайте закончим на этом.
Она качает головой, ощущая огромное сострадание к человеку по ту сторону решетки.
— Я верю вам, Жиль.
— Джон.
— Как бы вас ни звали, я вам верю.
Глава 3. Ничего не меняется
Франческа
В Рино у меня было много обязанностей. Руководство слугами, финансовые вопросы, разбор жалоб, дела храма. Не считая рукоделия, музицирования и чтения, которые я всегда считала скорее развлечением, чем обузой.
В Рондомионе все иначе. Если не считать добровольно взятой работы экономки, моей единственной обязанностью осталась уборка. Должно быть, из-за тоски и однообразия моего существования здесь, я начинаю находить это унизительное занятие по-своему приятным.
Маг приходит, когда я почти заканчиваю. Вваливается в часовую комнату, не обращая на меня внимание. Проходит, пошатываясь, словно выпил лишнего, в свои покои.
Я, задыхаясь от возмущения, смотрю на цепочку грязных следов, оставленных на свежевымытом полу. Что он себе позволяет? Думает, что раз он — хозяин, я стану терпеть такое пренебрежение своим трудом?
Устала быть благоразумной! Не хочу!
Шиплю сквозь зубы и распахиваю дверь в его комнату.
— Ты не мог бы вытирать ноги…
— Ну да, наследил немного, — он поднимает голову. Рубашка на спине и левом боку вся в уже подсохших и свежих кровавых пятнах. Левая рука зажимает рану на боку, капли стекают сквозь пальцы, пятная светлую обивку дивана. — Вот такая я свинья.
Я сглатываю и отвожу взгляд, чтобы уткнуться в окровавленную тряпку на полу.
Меня всегда пугали чужие страдания. Во время осады Кастелло ди Нава я перебарывала постыдную слабость, чтобы ухаживать за ранеными. Да, как дочь герцога, я могла бы этого и не делать. Сама вызвалась. Меняла повязки и даже помогала доктору шить раны, но так и не привыкла к виду увечий. Это был кошмар. Запах крови, от которого во рту появляется железистый привкус, оторванные конечности, грязные бинты, крики и стоны…
И трупы. На моей памяти умерло почти двадцать человек. Многих я знала по именам.
— Ну что вы застыли, как статуя Скорбящей? — язвительно продолжает маг. Он, шипит, морщится и пробует отодрать рубашку от раны, но та присохла. — Если собираетесь меня оплакивать, придется подождать. И лучше с той стороны двери.
Больше не обращая на меня внимания, он достает кинжал и пытается обрезать ткань вокруг раны. Так неуклюже, что на это просто больно смотреть.
— Дай я, — неожиданно для самой себя предлагаю я.
Его глаза изумленно расширяются, и я понимаю, что все — сейчас Элвин скажет какую-нибудь гадость, после которой мне останется только уйти, хлопнув дверью. И пусть сам разбирается со своей рубашкой и раной.
Но он молча протягивает кинжал и поворачивается. Я становлюсь рядом на колени и, закусив губу, аккуратно перепиливаю тонкий батист. Края раны расходятся, выплескивая струйки алой крови. От этого зрелища к горлу подкатывает тошнота.
Порез длинный, но неглубокий. Уж на что я полный профан в медицине, и то вижу, что рана не опасная. Во время осады мне приходилось наблюдать куда более жуткие вещи.
Плохо лишь то, что крови много. Очень много. И мне не нравится, бледность Элвина и тяжелое дыхание.
— Ерунда, царапина, — эхом на мои мысли отзывается маг. — Скользнуло по ребрам.
— Почему столько крови?
— Верховая прогулка и подъем на пятый этаж способствуют, знаешь ли, — с этими словами он стягивает края раны и прикладывает к ней остатки рубашки.
— Надо было к доктору, — говорю я с укором. И пытаюсь вспомнить все, чему успела научиться за недели осады.
— Вот еще! Буду я его дергать с такой мелочью! Здесь достаточно Джаниса. Где его гриски носят?
При чем здесь Джанис?
Я открываю рот, чтобы задать этот вопрос, но говорю совсем другое.
— Прекрати немедленно! Сядь! — даже не говорю — рявкаю. Да таким приказным и властным тоном, что сама себе удивляюсь. Не ожидала от себя такого. А еще меньше ожидала, что маг послушается.
Ну а что еще делать, если он собирается встать?
А дальше я как будто разделяюсь на две Франчески. Одна действует, а вторая наблюдает за ней в безмолвном удивлении.
— В этом доме есть бинты?
— Все есть на втором этаже, в лаборатории. Я как раз туда собирался, когда вы начали играть в бравого командира центурии, — он снова порывается встать.
— Да сядь же, — мне приходится пихнуть его обратно на диван. — Не усложняй мне работу! Где именно в лаборатории?
— Ты не найдешь.
— Найду. Ну?
— Третий шкаф от двери… или второй. Не помню точно. Верхняя полка.
Выслушав объяснения, я бегу вниз по лестнице. Маг, верно, считает меня совсем за идиотку, потому что я без труда нахожу все нужно — спиртовые настойки, мази, чистые бинты, иглы и нитки для сшивания раны. Складываю все в медный таз и так же бегом возвращаюсь наверх.
Элвин все так же сидит, зажимая рану. При виде меня ухмыляется и бормочет что-то о квартерианском милосердии, но я слишком занята, чтобы вникать в его остроты.
Сметаю со стола наваленные бумаги и безделушки.
— Сеньорита, вы решили уничтожить мою комнату?
Но та, другая Фран, которая сейчас действует, совсем не обижается на слова мага. По правде сказать, она их едва замечает, вся поглощенная куда более важной задачей. Я выкладываю на столе лекарства и сую под нос магу таз:
— Воды!
Таз наполняется теплой водой.
— Повернись!
— Леди, я вас боюсь, — его голос дрожит от сдерживаемого смеха. — Кто вы такая и что сделали с моей кошкой?
— Не смейся, — укоризненно говорю я, смачивая рану и отлепляя пропитанные кровью лохмотья. — Так крови больше.
— Не буду, — соглашается он. — Так еще и больнее.
Вода в тазу быстро становится розовой, потом красной.
— Вон тот пузырек из темного стекла, — указывает маг.
Я послушно откупориваю бутылочку. В нос шибает резкий запах спирта и трав.
Пока я обрабатываю рану, Элвин шипит и ругается сквозь зубы. Потом командует:
— Банка с синей крышкой.
Внутри густая, пахнущая травами субстанция.