Страница 7 из 11
Итак, выехал с ассистентом в Чехию. Впервые попал заграницу. Две недели снимался там в замке среди заснеженных гор. Не столько играл, сколько позировал, говорил заученные слова.
Вылечил от мигрени нашу молоденькую героиню Нину. Актриса она была вроде меня. Взяли из какой‑то рок–группы. По ходу съёмок она распевала всякую «попсу», обнажала свои длинные ноги.
Там, в Чехии, когда мы стояли постоем в горнолыжном отеле, Нина залезла ко мне в постель. Я не смог устоять. Она сказала, что безумно в меня влюблена. С первого дня, как увидела. Безумно мечтала о таком муже, как я. Вообще всё у неё было «безумно».
Считайте меня идиотом. По приезде в Москву Нина привела меня к своим родителям. Папа занимался бизнесом, поставлял из Италии обувь. Он сказал, что возьмёт меня работать в свою фирму. Маме я понравился ещё больше. Она желала, чтобы её дочь как можно скорее вышла замуж. Я словно потерял волю. Это было сумасшествие. Свадьбу сыграли в их загородном коттедже, где мне отныне предстояло жить.
16
Если ехать от Москвы в сторону Питера, то довольно скоро справа можно увидеть бесконечную высокую ограду, за которой торчат крыши выстроившихся в ряд коттеджей «новых русских». В одном из таких мини–дворцов я прожил несколько месяцев. Я лично счастливого брака, кроме брака бабушки и дедушки, кажется, ни разу не видел. Если чуть копнуть, в браке несчастны почти все. Дьявольщина какая‑то. Недаром столько разводов. А в конечном итоге страдают детишки, оставшиеся без матерей или отцов. Иногда вовсе без обоих разбежавшихся родителей.
К счастью, ребёнка у нас не образовалось. Хоть я давно уже мечтал о том, чтобы у меня был маленький человечек.
Если бы Нина забеременела, она бы непременно сделала аборт. Потому что на самом деле любила только себя. Даже не себя. Своё тело.
Легко представить, какой образ жизни она вела. Выступления со своей рок–группой, тусовки в дискотеках и ночных клубах. Несколько раз я с нею там побывал. Ко мне приставали гомосексуалисты.
Ложилась спать Нина очень поздно. Просыпалась во втором часу дня. Листала валявшиеся у тахты глянцевые журналы. Включала телевизор. Болтала по телефону с подругами.
Потом, растопырясь, как лягушка, брила специальной машинкой волосы на ногах. Затем шла в ванную, и начинался бесконечный макияж.
Отец и мать были в ужасе от образа жизни своей дочери.
Кто‑нибудь подумает: «Этот Костя Хубов представился вроде бы интеллигентным парнем, а сам, как какой‑то альфонс, всё время живёт за счёт женщин».
Нет! Я хотел работать. Отец Нины, как я уже говорил, брал меня в свою фирму, чтобы со временем командировать в Италию для переговоров об очередной поставке обуви. Мало того, собирался купить мне автомобиль.
Хотя Нина продолжала «безумно» любить меня, я оторвал её от себя. Развёлся через три с половиной месяца после свадьбы.
17
Из‑за съёмок, из‑за этой злосчастной женитьбы так получилось, что я надолго перестал посещать лабораторию. А когда пришел — увидел, что того облезлого особнячка, где она помещалась, больше нет. На его месте был огромный котлован, откуда торчал фундамент строившегося жилого дома.
И тут я понял, что потерял последнюю надежду снова встретиться с писателем. Прошло много лет с тех пор, как он побывал у меня. Несмотря на это, бабушка и дедушка тоже запомнили его. «Был у тебя единственный приличный знакомый, да и тот перестал приходить», — обидно приговаривал дедушка.
Жизнь моя буксовала на месте. Снова я обретался со своими стариками. Они всё больше нуждались во мне.
Взаимоотношения с кино кончились. Стыдно и омерзительно было сниматься в бандитских фильмах. Убивать, быть убитым, грабить, насиловать. От всего этого я отказывался. Меня и перестали приглашать.
За то время, пока я жил в коттедже у Нины, погибли мои орхидеи. Дедушка не смог за ними уследить.
Единственное, что изменилось: к нам, вернее, ко мне почти каждый день стали приходить люди. За исцелением.
Поможешь одному, тот расскажет родственникам, те — знакомым. И пошло–поехало.
Я не требовал денег за свой труд. Брал только то, что давали пациенты.
Дедушка ворчал: «Квартира превратилась в проходной двор».
Столкнулся с неожиданным явлением. Многие приходили не столько с жалобой на ту или иную болезнь, сколько под этим предлогом поделиться своими бедами, трудностями, попросить совета.
У меня!
Одна женщина, её звали Зинаида Николаевна, после того как я за два сеанса избавил её от радикулита, явилась с букетом хризантем и тортом. Просить совета: как сделать, чтобы её сына не забрали в армию? Не могу ли временно навести на него порчу?
Другая, молодка в платочке, испытующе уставилась на меня, оглядела стены моей комнаты в поисках икон. Не нашла.
Всё‑таки перекрестилась на фотографии Енгибарова и Высоцкого, спросила: лечу ли я православным лечением?
Хотя на мне был подаренный Луизой крестик, я продолжал оставаться некрещеным, неверующим, о чем честно сказал. Она тут же ушла.
В нашей семье единственным верующим человеком была бабушка. Она никогда не тянула меня в церковь, но время от времени тихо увещевала: «Все твои несчастья, Костик, от того, что не вверяешь себя Христу. Как и твой отец».
Выходило, должен из корыстных побуждений стать христианином.
Кроме того, если уж быть до конца искренним, я не ощущал свою жизнь как череду несчастий. Жил как жилось. Помогал своим старикам, лечил больных. Со встречи с Паолой прошло много лет.
Единственное, от чего я всё больше страдал, — отсутствием у меня ребёнка. Как бы я любил его, каким бы он стал для меня дружком! Даже если бы это была девочка. Таких отношений у меня с моим отцом не сложилось. Да и с мамой тоже.
Её клуб в конце концов стал офисным зданием. Там разместился банк. Она получала теперь пенсию и работала директоршей районной библиотеки.
Отец же кончил тем, что неожиданно нанялся на зиму сторожить дачу какой‑то бывшей монтажерши с «Мосфильма», а потом женился на ней. Забросил азартные игры. Они стали выращивать овощи на приусадебном участке. Жена его оказалась доброй, хозяйственной тёткой. Я сам видел, как они вдвоём по осени закатывали в банки собственные огурчики и помидорчики.
Показалось, отец остепенился, даже счастлив. Может быть, я ошибаюсь.
Скучно там у них, ужасно. Родители не очень‑то переживали по поводу того, что у меня нет своей семьи. Зато старики, хоть и помалкивали… А чем я был виноват?
18
Как‑то позвонила та самая бывшая пациентка Зинаида Николаевна, чтобы зачем‑то поделиться новостью: сына всё- таки забрали в армию, но она так устроила, что он будет служить под Москвой и она сможет его чуть не каждую неделю навещать, привозить продукты.
«Извините, — перебил я, — не могу говорить. У меня умирает дедушка». Почему я сразу же понял, что он умирает, не знаю.
Было позднее утро. Он лежал в постели. Вдруг потребовал раскрыть окно, настежь. Потом стал проситься отвезти его на родину — во Владикавказ. Начал что‑то лепетать на осетинском языке, которого я не знаю.
Тут‑то и раздался этот звонок Зинаиды Николаевны. Я вернулся к постели. Он лежал недвижно. Не дышал.
Я вызвал «скорую», до её приезда пытался делать ему искусственное дыхание. Массировал на коченеющих кистях рук жизненно важные точки. Бабушка стояла, держась за спинку кровати, беззвучно шевелила губами, молилась.
Врач «скорой» констатировал смерть от инфаркта. Перед отъездом сделал бабушке какой‑то укол, заставил принять ка- кую‑то таблетку.
К вечеру и она умерла. Получилось, как в русской сказке: они умерли в один день.
Я до того потерял себя, что опомнился лишь через неделю после похорон.
Отец, его жена, священник, которого вызвали, чтобы отпеть обоих, Зинаида Николаевна, неизвестно как оказавшаяся со всеми на кладбище, а потом и в квартире на поминках, устроенных мамой… Я ничего не соображал.