Patrida

Вершины гор истаивали в синеве неба, слепило море, впереди по каменистому плато человек с посохом гнал стадо белых коз к ферме, окружённой загоном из жердей. И вновь волна нежности поднялась в Артуре. «Greece, — прошептал он. — Greece…»

Микаэл вопросительно взглянул снизу вверх маленькими глазками. Артур погладил его по макушке. Пастух поднял руку с посохом, крикнул:

— Ясос, русос!

— Ясос, — поклонился Артур.

«Господи, Господи мой, Иисус Христос, — молился он, пока пастух загонял стадо в раскрытые ворота фермы. — Зачем Ты сделал так, что меня знают уже на всём острове? Зачем этот отель? Неужели Тебе на самом деле угодно, чтоб я остался здесь, владел всем этим?.. А может, показываешь мне то, к чему нельзя стремиться?»

Микаэл манил войти внутрь. Артур шагнул за ним из ослепительного света дня в сумрак помещения, где под потолком тускло горело электричество. Увидел отдельный загон, в котором расхаживали два павлина — роскошный самец и самка.

Довольный произведённым впечатлением, Микаэл протянул к Артуру ладонь. Тот не сразу сообразил смысл этого жеста. А когда понял и положил в ладонь пятидесятидрахмовую монету, настроение его испортилось.

Вечером, возвращаясь с Лючией на виллу, он смотрел на мелькающие за окнами «фиата» горы, заливы, заколоченные таверны, запертые отели и думал о том, что всё это, конечно, расценено, измерено в долларах. И, может быть, только заблиставшие в небе созвездия пока ещё никому не принадлежат. Кроме Бога.

— Помнишь, говорила, хочешь пойти со мной в церковь? Завтра воскресенье.

Лючия кивнула.

…Утром Артур еле её добудился. Она долго мылась в ванной, долго собиралась. По дороге в город остановилась у бензоколонки, чтобы заправить машину. Когда выехали из путаницы узких улиц на солнечную площадь над морем, где высилась церковь, служба уже началась.

Войдя в храм, Артур и Лючия остановились посреди прохода. Мужчины стояли справа, женщины слева. Белые клубы ладана, прорезаемые солнечными лучами, поднимались к верхним окнам.

Разряженные горожане исподволь оглядывались на прибывших. Даже патер Йоргас, нараспев читавший молитву у открытых царских врат, на миг запнулся.

— Иди туда, где женщины, я пойду направо, — шепнул Артур. Но Лючия крепко, как за спасательный круг, держалась за его локоть.

Артур различил среди молящихся Марию, Маго, Сюзанну с обеими девочками, продавщицу из ювелирного магазина — Элефтерию. На другой стороне виднелась красная куртка Яниса, чуть ближе к алтарю стоял Ангелос.

Артур обрадовался тому, что Рафаэлла выздоровела. Постепенно он отдал себе отчёт в том, что примерно тридцать–тридцать пять молящихся здесь — его бывшие пациенты.

К концу литургии патер Йоргас, как уже было однажды, подослал к Артуру мальчика–служку в зелёном стихаре, и Артур вслед за немногочисленными причастниками вкусил тела и крови Господней.

Перед поездкой в церковь ему пришло в голову взять с собой фотографию своего духовного отца. Когда служба кончилась и священник вместе с паствой вышел на площадь, Артур объяснил Лючии, что хотел бы рассказать патеру об убитом, попросить, чтобы и он молился за него.

Лючия с нескрываемым неудовольствием все‑таки согласилась быть переводчиком.

Дождавшись, когда патер Йоргас кончит беседовать с прихожанами, Артур подошёл, поклонился, вынул из внутреннего кармана куртки фотографию, подал. Лючия переводила на греческий его скорбный рассказ.

Патер Йоргас равнодушно кивал, рассматривал фото, почему‑то улыбался и в конце концов, возвращая фотографию, произнёс только одну фразу. Лючия помедлила. Но все‑таки перевела:

— В мире каждый день кого‑нибудь убивают.

Над пыльной деревенской улицей проступает луна.

Сидим на завалинке с Евдокией Ивановной. Она только что пригнала корову с пастбища, подоила в хлеву.

— А вот что хочу тебя спросить, — говорит Евдокия Ивановна. — Не заметил, чего со временем делается? Время короче стало.

— Это как?

— Просто. Все часы как были так и остались. Только каждый маленький сделался. Не успеешь утром проснуться, туда–сюда, а уж вечер наступил. Что ни год, что ни день — все короче да короче. Раньше, бывало, столько дел за день переделаешь, а нынче… — она вытирает руки о передник.

— Евдокия Ивановна, возраст у вас такой. Меньше сил, меньше успеваете. Вот и все.

— Нет. Не понял ты. Я не про это. Про это и сама думала. Нет! Ужимается время. Спроси кого хошь. Купишь численник, календарь, оторвёшь первый листок в январе, глядь — уж Пасха, за ней Покров. И год кончился. Так раньше никогда не бывало. Никакие старые люди такого не примечали. А теперь — все говорят. Я, может, не доживу–ты увидишь. Сожмётся время. Не станет его вовсе.

— И что будет?

— Будет, как Христос говорил, Страшный суд. Над чашей Россией, над всей землёй. За всё, что набезобразили, за кровь пролитую. Иль не веришь Христу?.. Идём, молочка дам, пока тёплое, парное.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Отсюда, с балкона восемнадцатого этажа отеля «Президент», греческая столица была видна до горизонта, окаймлённого синеватыми горами.

Над морем малоэтажных кварталов с красными крышами взмывали в утреннее небо стаи голубей. Даже сквозь гул автотранспорта слышалось весеннее воркование горлиц.

Артур Крамер вернулся в теплынь номера, закрыл за собой балконную дверь, прошёл через большую гостиную мимо никелированного столика на колёсах, где вокруг кофейника громоздились чашки и тарелки с остатками завтрака. В неприбранной спальне снял с плечиков в шкафу и надел свою синюю куртку.

После вчерашнего инцидента в Дельфах одна из кнопок отлетела. Теперь куртку невозможно было плотно застегнуть. И Артур решил, пока не вернулась Лючия, найти какую‑нибудь мастерскую, где ему поставили бы новую кнопку. Заперев номер и входя в лифт, он подумал о том, что на самом деле кнопка только повод в одиночестве пройтись по Афинам. Без машины. Без Манолиса. Без Лючии. Без её многочисленных знакомых.

В гулком вестибюле, уставленном по краям чёрными диванами, столиками и растениями в кадках, он отдал ключ портье, через вращающуюся дверь вышел наружу.

Вчера вечером, когда водитель экскурсионного автобуса довёз Артура до отеля и он поднялся в номер, Лючия непостижимым образом сразу поняла: что‑то произошло, углядела и отсутствие кнопки.

— Завтра купим новую, другую куртку. А хочешь английский плащ для зимы с меховой пристёжкой? Что с тобой было? Рука поцарапана. Должен беречь свои руки.

— Зацепился за куст, — сказал Артур. Перед сном, стоя под душем в ванной, обнаружил синяк на предплечье, кровоподтёк на локте.

Предплечье побаливало и теперь. «Хорошо, голову не свернул, — подумал Артур. — С другой стороны, мог быть редкий, даже изысканный финал — смерть на Парнасе».

Ремонтных мастерских на этой бесконечной улице не было. Только большие магазины с зажатыми между ними ресторанчиками и кафе.

— Excuse me, where may I repair this thing?[135] — обратился Артур к идущей навстречу одетой во все чёрное пожилой женщине и показал ей то место на куртке, где отлетела кнопка.

Женщина шарахнулась в сторону.

Он прошёл ещё несколько шагов. Увидел элегантную даму в широкополой шляпе, обратился к ней с тем же вопросом. И получил тот же эффект. Она побежала от него по тротуару.

«Может, не понимают моего английского? — подумал Артур. — Или видят во мне уличного волокиту, сексуального маньяка?» Впору было махнуть рукой на проблему куртки. В конце концов, здесь, как правило, когда портилась какая‑нибудь мелочь, выбрасывали всю вещь, покупали новую. Все это было тем более смешно, если вспомнить о миллионах долларов…

«А, собственно говоря, какое я имею на них право? — не в первый раз подумал он, сворачивая на перекрёстке в солнечный проулок. — Неужели у меня хватит бессовестности блаженствовать на средства Лючии? Господи, ведь сейчас она с Манолисом хлопочет в Пирее о моём паспорте, продлении визы…»

135

Извините, где я могу починить эту вещь? (англ.).