Двоякая история

Для спецслужб и полиции разработаны более мощные модели, позволяющие уходить на два-три дня назад. Но не более — ученые просто не додумались ещё, как ходить дальше. Ретранслятор использует комбинированную энергию — времени, Земли и твою собственную. Уйти дальше трёх дней назад еще ни у кого не получалось.

Все модели ретрансляторов под наблюдением, их активность отслеживается и строго контролируется Интерполом. И если, допустим, я соберу ретранслятор, который ходит на два-три дня назад, то даже не успею его испытать. Спец-дядьки отследят такую активность и рано или поздно возьмут меня за яйца.

Полиция предотвращает 90 % убийств, краж, изнасилований и других преступлений. Злодеев лишают всех прав и изолируют от общества, заставляя собирать розетки и шить всякую дрянь.

С появлением ретрансляторов прекратились войны, потому как воевать стало накладно, к тому же бессмысленно. Государства получили возможность сократить расходы на армию и вооружение и сконцентрироваться на внутренних проблемах.

Думаете, совершенное общество? Кто знает. Народ быстро привык к прыг-скокам и благодаря этой зависимости стал легко управляемым. Государство спланировало жизнь каждого гражданина. Всё стало каким-то искусственным, фальшивым. Превратилось в пародию на жизнь. У людей исчезли почти все проблемы, почти все болезни, и это извратило человеческую сущность. С исчезновением большинства забот общество начало меняться, переосмысливая добро и зло, пороки и достоинства. Система моральных ценностей мутировала так, как если бы у человека вместо лица появилась жопа и все к этому привыкли.

Последние годы, просиживая штаны на работе, я прочитал много старинных книг. Таких древних авторов, как Чехов, Достоевский, Горький… Горького я читал с особым интересом. Возможно, чувствовал какую-то чисто человеческую связь. В наше время их книги читают лишь националоведы.

Меня глубоко поражала описываемая в старых книгах жизнь. Какие эмоции! Настоящие человеческие чувства! А главное, свобода, позволяющая жить таким, какой ты есть. Не стараться с пелёнок быть хорошим винтиком в громадном механизме своей страны.

В одной из книг Горького я познакомился с жизнью некоего Пешкова. Жизнь его казалась мне выдуманной, ненастоящей. Людьми правила любовь, зависть, ненависть — чувства, плохие-хорошие, но свободные! Не лоскут «жизни по плану», намотанный на мозг государственной агитацией.

О настоящей любви я узнал из сочинений Шекспира. Читать было сложно, я почти ничего не понимал. Мотивов героев, их поступков и мыслей. Но я чувствовал, что их чувства искренны, а помыслы благородны. Особенно сильно меня тронула философия верности и измены в «Трагедии Отелло». Я думал об этом часами напролёт, порою мучаясь от своих раздумий. Верность, чувство священной преданности наших предков своему любимому человеку; до старости, до конца, до «…и пока смерть не разлучит нас…», чувство, которое ныне превратилось в пустое слово-архаизм.

В наше время по достижении совершеннолетия каждый гражданин обязан заполнить анкету, где уточняются все предпочтения относительно партнёра, и отправить её вместе с заявкой для оптимального генерирования семейной пары. Это, якобы, снижает риск несовместимости и исключает возможность развода. Теоретически, я могу влюбиться в любую девушку на улице, в метро или в кафе, но создавать с ней семью — это моветон. Как бы дико, вслепую, что ли. Если она половозрелая, то проще предложить ей секс без обязательств, на который она охотнее согласится, чем на ухаживания «несгенерённого» с ней человека.

Меня и полторы сотни моих братьев и сестриц вывели в государственном центре демографического контроля. От отца и матери, которых я никогда не видел. Затем были годы общего воспитания, начального обучения и социальной адаптации. Показатели у меня были заметные, получше, чем у других. Я мечтал стать учёным, стремился изучать капризы времени и пространства. Но мой буйный нрав, протесты и ссоры с воспитателями не оставили надежд на гособразование. После того, как я надрался с дружками и проспал госэкзамен, меня слили в профподготовку и отправили на распределение. Такие серые рабы, как я, заклеймённые штампом «профподготовка», не имеют никаких перспектив в жизни.

На мой визор пришло приглашение спуститься в конференц-зал. То есть подняться. Я был кладовщиком на складе предметов категории «В». Запчасти, детали, какие-то прототипы, в общем, разный научный хлам. Склад располагался в подвале. Но мои приглашения один хрен всегда указывали «спуститься».

— Да пошли вы… — я воспользовался прыг-скоком, ушел на полчаса назад и продолжил чтение. Я проделал эту процедуру несколько раз, пока мой ретранслятор не сдох. Что странно, я не так часто им пользовался. Честно говоря, не люблю эту хреновину.

— А-а-а, чёрт! — я бросил его в ящик.

На планерке руководство устроило разнос за общую нерезультативность. Серёдкин был прав — начальству, видимо, крепко досталось. Горбатый яростно блякал, заряжая сотрудников энергией своей тупейшей мантры. Я зевал. Трудовая жизнь лаборатории по большому счёту меня не касалась.

— Склад опытных образцов забит под завязку и мне просто негде хранить расходные материалы. Вы обещали расширить складскую зону, но до сих пор этого не сделали, — гнусавил Боря Крохин, мой более успешный коллега, кладовщик склада предметов категории «А».

— У нас есть склад категории «В». Почему бы временно не задействовать его? — подал голос заведующий лабораторией.

— Но-бля это-бля нарушение-бля регламента-бля! Там же-бля экспериментальные-бля прототипы-бля! — отозвался Горбатый.

— Не думаю. Пункт 1.15.23.35-б Устава приказывает в случае острой производственной необходимости изыскивать внутренние резервы. Кладовщик Наздадкин? — Клизменко ткнул пальцем кнопку на дисплее и надо мной загорелся свет.

— Господин старший научный сотрудник, склад предметов категории «В» заполнен на тридцать семь процентов! — впервые за два с половиной года я активировал свой микрофон. Люди в зале удивлённо озирались, глядя, кто же сидит в вечно тёмном углу?

— Вот и отлично. Кладовщик Крохин, передадите излишки кладовщику Назадкину. Отчет по переданным образцам предоставите в секретариат, — сказал Клизменко и отключился.

Крохин при ближайшем рассмотрении оказался полным уродом. Его временно назначили моим начальником, и он весь день доставал меня насмешками, хвастался и гнусаво смеялся по визору. Что обидно, этот огрызок был моложе меня лет на десять.

Дождавшись окончания рабочего дня, я выбрался из своего подземелья и поплёлся на парковку. Терпкий холодок ноябрьского вечера взбодрил меня, но настроение по-прежнему было поганым.

Возле машины, перетаптываясь от холода, меня ждала Лиза, моя жена. Она работала здесь же, в «Миге». В бухгалтерии. У неё с рейтингом было всё в порядке. Никогда не понимал, как генератор семейных пар мог соединить меня и Её, идеальную деву? С прекрасным стройным телом, с длинными янтарными волосами, с зеленоватыми глазами и с такой обворожительной улыбкой, ради которой хоть в огонь, хоть под танки.

— Привет, зай! — улыбнулась она, запрыгнув на пассажирское сидение.

Обычно Лиза всегда и всюду демонстрировала чувство собственного превосходства над другими. Но стоило ей завидеть меня, как в тот же миг куда-то улетучивалась её деловитость, и на меня любящими глазами смотрела покорная, нежная супруга.

— Твой рапорт на общей планёрке был такой… такой… — растопырив пальцы, она округлила глаза и замолкла, не находя слов.

— Короткий? — подсказал я.

— Да брось, не комплексуй! Когда над тобой загорелся свет, я аж на месте подпрыгнула!

— Да уж…

По пути домой мы заехали в супермаркет. Государство выделило продуктовые талоны, чтобы я был счастлив. Пожую сушеную дыньку и вмиг стану счастливым.

— Ваши талоны неактивны, — с ангельской улыбкой девушка-кассир вернула мне удостоверение личности, оно же кошелёк современного человека.

— Я же их сегодня активировал! — расстроился я, глядя на последнюю упаковку дыни.