Большая культура

Находившийся тут же робот Саша, который обычно предотвращал неумеренное потребление вредной пищи своим шефом, в присутствии атташе лишь жалобно сверкал глазами.

— Так, что же нам делать?

— Ну, — Вязов медленно соединил пальцы перед собой, — Пожалуй, вам следует поставить пресное умеренно талантливое представление ни о чем.

Режиссер внезапно закипел:

— Умеренно талантливо! — загрохотал он. — На что это вы намекаете, голубчик? Запомните, молодой человек, Станислав Рогов не терпит умеренности! Если мои актеры не играют гениально, значит, они не играют вовсе!

— Да, я об этом думал, — сухо заметил Вязов. — Однако, дело заключается в том, что слишком талантливую игру актеров наши союзники могут счесть за способность к изощренному вранью. Многие из делегатов — менталы и эмпаты, то есть неплохо считывают настроения, текущие переживания и даже мысли. Не хотелось бы вводить их в заблуждение относительно нашей искренности.

— Вы издеваетесь?

— Нисколько.

— Вы требуете, чтобы мои гениальные актеры нарочно играли плохо? Да это же черт знает что! Прима! Моя прима! Сама Амалия Кротова… Блевала! Всю дорогу, чтобы усладить своим талантом…

— Я помню, — кивнул Вязов, — Но, полагаю, что вашим актерам хватит таланта, чтобы гениально сыграть актеров, которые во благо отечества играют плохо. Разве не так?

— Но!

— Попробуйте мармелад, — предложил Вязов, — Это вас успокоит.

Яростный рык режиссера постепенно сменился его аппетитным чавканьем.

Киборг Саша смотрел на Вязова с сочувствием. Тот, поймав взгляд робота, слегка пожал плечами и вопросительно поднял брови.

— Постановка ни о чем… — тихо повторил робот-Саша, — Возможно, нам стоит поставить детский спектакль? Утренник или легкую сказку.

Станислав Станиславович мученически закатил глаза.

— Легонькую… — добавил киборг.

Режиссер испустил тяжелый вздох.

— Примитивную. Про зайчиков. Попрыгайчиков. Я как нарочно упаковал с реквизитом несколько старых костюмов.

— Именно зайчиков? — дрогнувшим голосом уточнил Вязов. — Какое везение. Просто большая удача. Кажется, я уже упоминал сармитов — наших основных покупателей древесины… Обратите внимание на экран за моей спиной, сейчас выведу изображение их посла. Собственно, вот оно. Не поперхнитесь, господин режиссер.

— Ну, — после вдумчивого осмотра заключил робот-Саша: — Скорее, все-таки больше похоже на бобра.

— Зато уши! — воскликнул режиссер и решил уточнить: — И усы и нос! Скажите, Вязов, а их репродуктивная способность тоже…

— Да.

— Ого! Поразительно! Однако, — озадачился режиссер, — Я перестаю понимать, зачем мы вообще летели на этот ваш фестиваль. Ведь нам буквально нечего показать! Вы требуете постановку без конфликта, без страстей, без выявления пороков, без чувств, в конце концов! Да еще и в плохом исполнении. К чему вообще было заявлять театральное действо, если нам ничего нельзя?

— Ничего не попишешь, — развел руками Вязов. — От Земли на фестиваль в числе прочего заявлена театральная постановка. Менять заявку, значит потерять лицо. Отчего мои соображения по этому поводу не были учтены руководством — вопрос отдельный, и я подниму его в другое время и в ином месте. Не исключен саботаж. Хотя, полагаю, скорее причиной стала обычная высокомерная глупость и недалекость. Теперь же нам, а вернее вам, Станислав Станиславович, остается лишь выкручиваться.

— Ну, знаете! Это уже, голубчик, ни в какие…

— И я чрезвычайно рад! — перебил режиссера Вязов, — что именно Вы, и никто другой прибыли сюда для решения столь трудной задачи подобного международного масштаба. Не думаю, что на Земле найдется сейчас иной мастер, способный спасти положение.

Робот преданно с обожанием созерцал лысину шефа, уже понимая, что тот, падкий на лесть, согласен на любые авантюры. Обдумав слова Вязова, режиссер засиял удовольствием, самодовольно крякнул, отер лицо платком:

— Неужели все действительно так серьезно?

— Поверьте, от того, как наши многочисленные инопланетные коллеги воспримут постановку, возможно, будет зависеть весь тон наших дальнейших дипломатических отношений.

— Ну что ж, ну что ж, — глазки режиссера сладко затуманились. — Это ведь вызов? А? Настоящий вызов, черт побери! Покажем этим засранцам настоящую русскую театральную школу. В лучших традициях! Послушайте, голубчик, а передайте-ка мне список этих ваших «уступок», полистаю на досуге.

— Там тысяча триста девять основных пунктов, — помрачнел Вязов, — С поправками, исключениями, дополнениями и комментариями. Кроме того существует масса недокументированных прецедентов. Так что, лучше обращайтесь ко мне напрямую, быстрее будет.

— Голубчик, и все это вы помните? — обомлел мэтр.

— Работа такая. Приходится и помнить, и на практике ежедневно применять. Тут ведь, как на минном поле: любая грубая ошибка ведет к обидам и скандалам. Проклятый фестиваль! Ежедневно приходится растаскивать «представителей» по углам, только потому, что у одних принято носить в качестве украшения черепа поверженных врагов, а другие усматривают в демонстрации мертвой плоти неуважение к одному из их сорока своих богов, или не терпят избытка полиуретана в одежде. Не говоря уже о любителях метить территорию, которые на прошлой недели устроили марш протеста против роботов-уборщиков. Культура!

— Нервная должно быть работа, — посочувствовал робот Саша.

— Ничего, — улыбнулся Вязов, — Важно грамотно подобрать антидепрессанты. Ну так, что? Маэстро? Беретесь за дело.

— Разумеется! — самодовольно отозвался режиссер. — Есть у меня одна презабавная мыслишка.

Зал был полон. Станислав Станиславович сидел сбоку от сцены на балкончике, щурясь на софиты сквозь громадные темные очки. За обширной спиной режиссера бледный как тень маялся Вязов, нервничал и качался на каблуках. Наконец, подняли занавес.

На сцене ровной шеренгой стояли актеры «Русского ретро» в очках и костюмах разных эпох и стилей. Они гордо смотрели в зал, не произнося ни слова. И вдруг! Слаженно и четко, красиво и умело принялись кланяться публике так, словно только что отыграли премьеру самого восхитительного в мире спектакля. Их мысли были старательно чисты, а чувства открыты. Они кланялись заслуженно. За то, что летели миллионы километров в черную прорву космоса. За перенесенные тяготы. За готовность подарить миру своё искусство. За сотни сыгранных ранее спектаклей. За старую школу, за великих авторов, за весь накопленный потенциал культурного наследия старушки Земли, не нуждающийся в доказательствах.

Первыми зааплодировали телепаты, уловившие эту восхитительную гордую смесь чувств и эмоций. За ними прочие и прочие, пока весь зал не грохнул аплодисментами. Актеры кланялись. Зрители рукоплескали, возможно впервые в жизни, переняв этот обычай у людей. Даже прима, сама Амалия Кротова прослезилась и уже не вспоминала больше о неприятностях пережитого пути. Маленький театр тонул в овациях и сильных чувствах.

— Сила искусства, голубчик… — отчего-то грустно сказал Станислав Станиславович и запихнул в рот шоколадную конфету. — Великая сила.

Вязов на цыпочках вышел в холл и отправился в свой кабинет.

Там он последовательно принял одну желтую, две голубеньких и белую таблетку целиком. Запил водой и без сил свалился в кресло. Еще один бой выигран. Сегодня он молодец, а о завтрашнем дне лучше пока не думать. Завтра с Земли на фестиваль прибывает рок-группа.