Страница 122 из 124
Она дочитала письмо, но головы не поднимала, рука ее опустилась.
— Какое жестокое разочарование вы пережили, когда отец позвал вас подписать это. Вилла была последним, что оставалось у вашей семьи. Вы росли в условиях, которые удавалось сохранить, пока был жив ваш отец. Через несколько месяцев после визита брата — в шестьдесят пятом году, — отправив ему это письмо, ваш отец умер. А вы вышли замуж за Томаша.
— Да. — Она подняла на меня темные, как лужицы жидкого асфальта, глаза. — Я тогда была глупой восемнадцатилетней девчонкой. Я любила его.
— Вы никогда его не любили, — возразил я. — Вы любили только беззаботную жизнь богачей, успев к ней привыкнуть. И такую жизнь обеспечили бы вам картины, которые вы пытались нелегально переправить через границу. Когда картины для вас были потеряны, Томаш стал лишней обузой. Правду вы говорили тогда, когда рассказывали мне, как прозябали все эти годы: жена эпилептика, вынужденная жить под одной крышей с эгоистичной матерью и наглым, распущенным братом… Но худшее ожидало вас впереди. Возвращение дядюшки Луиса…
— Замолчите! — истерически выкрикнула она. — Вы не знаете, о чем говорите! Как раз наоборот! Дядино возвращение все разрешило. Дядя был на моей стороне, он знал, что Ольда — головорез. Дядя собирался этот долг передать мне, а взамен взять виллу в Боровце. Если б Ольда не завладел письмом, дядя мог бы еще жить!
— Вот-вот. Теперь вы сказали правду.
— И всегда говорила вам правду. Не могла же я сказать все — это ведь мой брат! Он человек испорченный, ужасный, я его ненавижу, но приходится думать и о матери. Она всегда любила его больше, чем меня. Она умерла бы, если б узнала, что…
Ганка зажала рот ладонью, письмо упало на землю.
— Что с ним? — просипела она. — Убежал… голову потерял от страха… уже два дня вел себя как невменяемый… Вы думаете, он с отчаяния мог что-то натворить? — И, повернувшись ко мне, наступила на конверт, втоптав его в мокрую глину.
— Разрешите, — попросил я. Наклонившись, вытащил бумагу из-под ее туфельки. — Жаль, если это пропадет. Может понадобиться поручику Павровскому.
Ганка глядела на меня остекленевшими глазами.
— Нет! — Кинувшись ко мне, она схватила меня за руки. — Вы этого не сделаете! Не вмешивайтесь, оставьте все как есть! Прошу вас! Я отдам вам все, что хотите… — Она дрожала всем телом, ногти ее, как шипы, впились мне в кожу.
— А что именно? Однажды вы мне уже кое-что предлагали, — напомнил я. Ее лицо, белое и застывшее, было совсем рядом, а темные глаза сверлили, как два алмаза.
— Да… Себя! — исступленно выкрикнула она. — Тогда вы меня отвергли. Мне повторить свое предложение?
Я сделал попытку освободиться, но она еще крепче сжала мои руки.
— С такими глазами никогда не делают подобных предложений, — спокойно сказал я. — Ни один мужчина их не примет.
Она поникла.
— Тогда чего вы хотите? Денег? — упавшим голосом спросила она.
— Хотите меня подкупить, чтобы я позволил убийце скрыться?
Выпустив мои руки, она отступила на шаг.
— Он сам себя погубит. Не пачкайтесь с ним, возможно, когда-нибудь вы об этом пожалеете. — Она стояла, отвернувшись, словно белая трагическая скульптура ангела на памятнике разбитых иллюзий. Нельзя было не восхищаться ею. Ни одного лишнего слова, напрасного жеста — вплоть до последней минуты.
— Милиция ведь думает, что это сделал Томаш, да?
Она посмотрела на меня через плечо, и, хотя лицо было в тени, голос ее выдал.
— Не знаю, что думает поручик Павровский, — ответил я, — но я точно знаю, что ваш муж никого не убивал. Я вчера разговаривал с ним.
— Когда? — Кроткий ангел, взмахнув крылами в последний раз, улетел на небеса. Передо мной стояла женщина, готовая ко всему.
— Когда он понял, как все произошло. Когда, беспомощный, полный отчаяния, неспособный на что-то решиться, вспомнил про человека, который пять лет за руку вел его к диплому инженера. Если бы он нашел Йозефа, то сегодня был бы жив. И заплатил бы мне за мои покрышки, как пообещал вчера. Тогда он еще не знал, что не доживет до зарплаты.
Она открыла было рот, но я не дал ей заговорить.
— Это было за несколько часов до того, как он уехал вместе с вами в Боровец. Как вам удалось его заставить? Как сумели вы добиться, что он в последний раз засомневался, не ошибается ли? Или он тоже подслушал ваш разговор с братом, когда вы говорили тихо, а Ольда кричал? Может, он так же, как Лукаш, решил, что это крики убийцы, которого мучат кошмары? Или, что больше похоже на правду, ему уже было все равно? Этот бедняга любил вас. Вам не нужно было убивать его, он бы никогда вас не выдал.
— Я его не убивала, — дрожащим голосом сказала она. — Меня там не было, я…
— Вы там были. И захватили оттуда автомобильчики. Когда я привез к вам Лукаша, их у вас не было. Поехали вы туда вместе с мужем на «трабанте», а возвратились одна, на мопеде брата — он его там оставил в прошлый вторник, потому что у него кончился бензин. Бензин вы отлили из «трабанта». Но оставалось еще вполне достаточно, чтобы убить вашего мужа. У него ведь начался эпилептический припадок, верно? Я в этом не разбираюсь, но, вероятно, припадок можно спровоцировать. Или вы просто-напросто воспользовались случаем. Вспомнили, что как-то Ольда оттащил Томаша в гараж и там запер. Так все было?
— Так, — спокойно ответила она. — Приблизительно так и было. За исключением того, что я Томаша никуда не оттаскивала. Он включил зажигание, ему сделалось плохо, он еще успел выйти из машины и упал. Я убежала. Перепугалась насмерть… бродила по лесу… не знаю, сколько времени. Томаш признался мне, что это он убил дядю и пани Маласкову. Оттого-то и разволновался так, что с ним случился припадок. Я не знала, что мне делать. Когда я наконец вернулась, он был уже мертв. Я поняла, что такой выход — самый лучший. Его гибель подвела, можно сказать, черту под его признанием. Я взяла мопед и уехала.
Она была великолепным игроком. Играла до самого конца. Но в моих руках находились козыри, которые ей нечем было крыть.
— А как случилось, что за руль сел ваш муж, а не вы? Он ведь был эпилептик. Ему же не могли выдать права.
— Но он и не собирался ехать, — объяснила она со снисходительной улыбкой. — Только включил зажигание. А я пошла за автомобильчиками.
— А на это время вы его оставили в гараже?
Она с улыбкой пожала плечами.
— А как же было в четверг? В тот день, когда я встретился с вашим мужем, он меня избил и утащил в лес? Он ведь приехал за «трабантом», который за день до этого там еще стоял. У машины вроде была какая-то поломка, что-то с зажиганием? В тот день он собирался ехать на ней сам, после того как отремонтирует?
— Не знаю, — равнодушно ответила она. — Наверное. Что, разве не садятся за руль люди, у которых нет прав?
— Бывает, — согласился я. — Только, когда я туда пришел, машины уже не было. Ни на улице, ни в гараже. Там стоял только мопед.
— Вы это знаете наверняка? — удивилась она.
— Да. И знаю, где находилась машина. В Брандысе или по дороге оттуда. А кроме водителя в ней сидела пани Маласкова. Она была еще жива?
— Откуда я могу знать? — Голос у нее дрожал.
— Потому что машину вели вы. Своему мужу, скорее всего, сказали, что хотите прокатиться. Вполне естественная обкатка после ремонта. Пани Маласкова ждала вас в Брандысе или, возможно, шла вам навстречу. Вы звонили ей в лечебницу, как и пообещали Лукашу. Убили ее, вероятнее всего, по дороге, в тех пустынных полях. Случай вам благоприятствовал. Когда вы подъезжали к вилле, Томаш, по-видимому, тащил меня в лес. Что оставалось сделать в таком случае? Помахать ему и поехать дальше? За деревней — пруды, там можно надежно спрятать труп. Конечно, имелся риск, что вас увидит кто-нибудь из знакомых, а потом скажет, где вы были в тот вечер. Дотащить щуплую маленькую старуху до болота — не проблема. Ваш муж, когда вернулся, устроил вам сцену из-за меня. Тогда он еще думал, что мы любовники. Рассказал вам, что со мной сделал. И вам это пришлось на руку. Вполне логично, когда оскорбленная жена после ссоры убегает в лес. Вы взяли с собой нож. Вам требовалось доказательство, что в ту ночь я был там. Покрышки у моей машины разрезали вы, а не инженер Дрозд. А чтобы окончательно бросить на меня подозрение, зная, что меня не будет, ночью принесли сюда пистолет и спрятали под ступенькой. Вы не могли предвидеть, что его найдет и возьмет себе пьяный цыган.