Шарль Бодлер

Признайтесь, что из всего этого вы заключите, что поэт и сам растроган и что эти поразительные стихи подсказаны, внушены (не будем бояться этого слова — «вдохновлены»!) испытанным переживанием.

Но продолжите чтение:

Что скажете об этом небольшом отрывке? Мне он кажется особенно пленительным. Я безумно люблю нашего поэта за то, что он внезапно прерывает одновременно умилительное и умильное описание, чтобы обратиться к ошеломленному читателю с вопросом: «Не кажется ли вам и т. д.» — исключительный пример бесцеремонности и хладнокровия, который вызвал бы восторг у Эдгара По и мог бы снискать одобрение великого Гёте. А строфа «И, на глазок сравнив размеры душ бесплотных…» и т. д. не кажется ли вам столь ироничной, столь резкой, столь жестокой — и столь возвышенной, в конце концов?

Здесь я слышу возгласы страстотерпцев, вечно чем-то раздосадованных: «Будь проклят тот дерзкий поэт, что портит нам все удовольствие, высмеивает слезы, которые сам исторгнул, растаптывает переживания, вызванные его собственными стихами!» И вот они уже совершенно разъярены. (Второй рецепт: вывести из себя страстотерпцев, или, откровенно говоря, простофиль, — не в этом ли один из моментов искусства?) Что же вдохновенные? Я даже не осмеливаюсь представить, что они думают по этому поводу.

VI

Можно было бы привести множество подобных примеров. Удовольствуемся же этим, из «Старушек», и признаем, что поэт, столь властный и свободный, чтобы позволить себе так решительно играть на контрастах интонации, должен быть знатоком всех тонкостей своего ремесла. Итак, я взял на себя смелость рассмотреть одно-единственное стихотворение из всего сборника «Цветов зла»; его конструкция может показаться странной, а обороты нервными — я выбрал его наугад. И здесь нельзя не вспомнить об одной журнальной статье, прочитанной, по правде сказать, в Бельгии (вот уж воистину — «Бедная Бельгия!»[23]), в которой с изумительно-легковесной грацией высмеивался этот перенос с одной строфы на другую из стихотворения, приведенного выше:

Судя по всему, бельгийский критик не знает, что такое ономатопея, «длинное слово, которое он принимает за термин из химии». Увы! Сколько же французских критиков, и из самых «значительных», оказываются бельгийцами в этих материях!

Ни один из великих поэтов, ни один из них больше, чем Бодлер, не разбирается в бесконечных хитросплетениях стихосложения. Только Бодлер умеет придать величественному гекзаметру гибкость и тем самым спасти от монотонности, только он перебирает строки сонета с таким мастерством, что катрены сменяются самым неожиданным образом. Только Бодлер владеет приемом, простота которого обманчива и который состоит в постоянном вращении одного и того же стиха вокруг обновляющейся с каждым витком идеи, и, наоборот, одним словом — в изображении наваждений. Прочитайте «Балкон», в романтическом жанре, или «Неотвратимое», в более мрачных тонах.

Но в чем Бодлеру нет равных, так это в стихе, в котором явлен целый мир, который тотчас же запечатлевается в памяти и больше никогда ее не покидает, чтобы искриться в ее недрах (не путать со стихом-поговоркой, этим ужасом!). Из современных поэтов здесь с ним мог бы состязаться Альфред де Виньи, но я, в конечном счете, сомневаюсь, не предпочесть ли знаменитым:

…Ведь если вы прекрасны, вы, без сомнения, добры…[25]

…Земля в своем цветенье первом ласкала взор… [26]

…Мир нескончаемый пред нами распахнется… [27]

эти строки Бодлера, взятые наугад из «Цветов зла», за их поразительную точность и живость:

…Мгновенный женский взгляд, обвороживший нас… [28]

…Столько помню я, словно мне тысяча лет…[29]

…В бутылках в поздний час душа вина запела…[30]

Кажется, Бодлер был первым французским поэтом, который отважился на подобное:

…Да послушать оркестр, громыхавший металлом…[31]

…Как пьяница, в глазах которого двоится… [32]

Боюсь, что мой бельгийский критик примется сейчас кричать о погрешностях, допущенных Бодлером, не замечая по невинности своей, что именно в этом состоят игры настоящих художников: неожиданно придать стиху стремительность, или, напротив, дать отдых усталому слуху с помощью внезапной цезуры, или же просто-напросто немного досадить читателю, что всегда кажется весьма заманчивым.

VII

На этом можно завершить мой очерк. Осознавая его принципиальную неполноту, я все же надеюсь, что мне удалось разрушить некоторые предубеждения относительно блестящего поэта, которые были бы немыслимы в другие эпохи, кроме нашей, филистерской и обывательской по определению. Еще, кажется, не отзвучал свист, которым — к вящему увеселению галерки — встретили смелое и отточенное произведение двух литераторов; тогда критики рекомендовали авторам прочитать двадцать книг, некоторые из которых являются шедеврами, но кто же столь строгие судьи? Тридцать наивных провинциалов и столько же деревенщин, которым показали красную тряпку[33].

21

«Цветы зла», XC. Перевод Эллиса.

22

Там же. Перевод П. Антокольского.

23

Первоначальное заглавие сочинения Бодлера о путешествии по Бельгии (1864–1866), которое ему не удалось завершить и которое было впервые опубликовано уже после смерти автора в 1887 г.

24

«Цветы зла», XC. Перевод В. Левика.

25

Из поэмы Альфреда де Виньи «Элоа» (1824).

26

Альфред де Виньи «Потоп» (1826).

27

Альфред де Виньи «Хижина Пастуха» (1844). Перевод Ю. Корнеева.

28

«Цветы зла», CVI. Перевод В. Левика.

29

«Цветы зла», LXXV. Перевод В. Левика.

30

Там же, CIII. Перевод Эллиса.

31

Там же, XC. Перевод В. Левика.

32

Там же, LXXXIX. Перевод П. Антокольского.

33

Речь идет о пьесе братьев Гонкур «Генриетта Марешаль», премьера которой состоялась в Театр-Франсэ 15 декабря 1865 г. Пьеса вызвала неодобрительные оценки зрителей и критиков и вскоре была снята.