Верхний этаж

До прихода Зои Иннокентий Гаврилович, сам не зная почему, не рассказал присутствующим о телефонном звонке. Потому, наверное, что не решил для себя главное — как раз то, о чем напомнил физик: звонить в милицию или прислушаться к просьбе странного воришки. Если бы мотоцикл принадлежал Иннокентию Гавриловичу, то, пожалуй, он воздержался бы от звонка, но он не имел права решать это за Зою.

— Ноль — два набрать нетрудно, — ответил Иннокентий Гаврилович на упрек физика и опустил руку на телефонный аппарат. Но предварительно я хочу закончить то, о чем начал без вас говорить Зое… Как ни странно, а я чувствую себя виноватым в этом неприятном происшествии.

И он пересказал содержание телефонного разговора, не скрыв собственных раздумий и колебаний, вызванных непонятным поведением воришки, который по всем признакам был их учеником.

— Вины с себя не снимаю, — закончил Иннокентий Гаврилович. — Может быть, следовало в тот же вечер сообщить в милицию. И сейчас, может быть, нельзя терять ни минуты. И я наберу ноль — два, если вы сочтете, что это необходимо.

— Обстоятельства несколько изменились, — произнес физик. — Появились некоторые психологические нюансы. И все же…

Он взглянул на телефон. Иннокентий Гаврилович тотчас поднял трубку.

— Набираю.

— Нет! — Зоя подскочила к столу. — Положите, пожалуйста!.. Мотоцикл мой… Не хочу! Не звоните!.. Не верю, что получу какие-то деньги… Жалко, конечно, но кому-то, наверно, хуже, чем мне. Он бы не звонил! Беда у него какая-то!

— Я бы тоже — без милиции! — подхватил завхоз. — Тень на училище.

— Да разве в тени дело! — недовольно взглянул на него Никита Савельевич. — О человеке думать надо… Если звонок и всякие там благие обещания — уловка хитрого подлеца, то нужно бить тревогу! И в милицию, и в прокуратуру! А если он душу в тот звонок вложил? Если судьбу свою нам доверил?..

— Какое же «если» вы отстаиваете? — спросил Иннокентий Гаврилович.

Не высказал Никита Савельевич своих тайных мыслей, а они все настойчивей возвращались к одному имени. Подозревал он, что кража мотоцикла как-то связана с Семеном Заботиным. Не этим ли объясняются многие странности в его поведении? Казалось Никите Савельевичу, что из всех ребят в училище только Семен был способен на такой внешне нелепый и наглый поступок: предупредить о краже и просить, чтобы не сообщали в милицию. Хитрость ли это воровская или что-нибудь другое? Никита Савельевич не считал Семена таким хитрым и подлым и сказал Иннокентию Гавриловичу:

— Думаю, что все выяснится и без милиции.

— Мне бы хотелось услышать и остальных, — обратился директор к другим мастерам и преподавателям.

— В этом случае голосовать необязательно, — мягко возразила Ирина Георгиевна. — Слово Зои решающее… Признаюсь, она глубоко растрогала меня. Не всякий так легко идет на жертву… Если мне доверят, я могла бы переговорить с нашими коллегами. Личный транспорт Зое совершенно необходим: институт, райком, школы, базовое предприятие… Ей приходится ездить очень много. Не так уж будет обременительно, если мы сообща приобретем новый мотоцикл.

Зоя отчаянно замахала руками.

— Что вы! Что вы!

К Зое тепло и даже нежно относились в училище, особенно пожилые мастера и преподаватели. Все знали, что она выросла без родителей, в интернате. Лишенная с детства родного дома и семьи, она не ожесточилась, не огрубела. Была приятной в общении, веселой, исполнительной. И едва ли кто-нибудь пожалел бы десятку или две на коллективную покупку мотоцикла для Зои. Несмотря на ее протест, предложение Ирины Георгиевны было бы сейчас же принято, но помешал Олег.

Постучав, он вошел в кабинет, сияя так, будто отыскал пропавший мотоцикл.

— Вам! — Он протянул Зое бумажку и громко сказал, чтобы все услышали: — Была опущена в ящик «Срочной помощи»!

Пробежав глазами по корявым печатным буквам записки, Зоя взволнованно подала ее Иннокентию Гавриловичу. Олег не уходил и ревниво следил за тем, как прочитанная директором записка пошла по рукам, вызывая у одних недоумение, а у других задумчивую улыбку.

«Расписка, — значилось над текстом, который по форме действительно напоминал этот документ. — Дана хорошему человеку — Зое Владовой в том, что я, нижеподписавшийся, обязуюсь не потратить на себя ни копейки, пока не выплачу хорошему человеку всю стоимость мотоцикла и шлема». И подпись была многозначительной: «Плохой пока человек».

— Ты читал? — спросил Иннокентий Гаврилович у Олега.

— Еще бы!

— Веришь?

— Верю! — не задумываясь ответил Олег.

Ка-пэ-зэ

Никто специально не объявлял в училище о пропаже мотоцикла, но после обеда все уже знали об этом. Неизвестного вора ругали последними словами и искренне желали, чтобы поскорей нашли и его, и мотоцикл. Ребята были уверены, что милиция извещена и преступник далеко не уедет и никуда не спрячется. Никому и в голову не приходило, что искать вора надо в самом училище.

Из всех ребят только Олег кое-что знал, но молчал. Вынутая из ящика расписка поразила его искренностью, намеком на раскаяние и невысказанным стремлением исправиться. Не понимая причин, которые толкнули на кражу, а затем заставили написать расписку, Олег с любопытством и, пожалуй, даже с сочувствием думал об этом странном «плохом пока человеке». Кто он и почему так поступил? По мнению Олега, ни в его группе, ни на курсе, ни во всем училище не было парня, способного на такой поступок. О Семене он даже и не вспомнил — очень уж тот не походил на кающегося грешника.

Зато Никита Савельевич не переставал думать о нем. Но как проверить подозрение? Если оно ошибочно, то любой разговор с Семеном принесет непоправимый вред.

С большей определенностью подозревал Семёна завхоз. Он не забыл ни хромого парня, ни подслушанный тогда разговор и был почти уверен, что Семен сыграл роль наводчика — подсказал, когда и как увести мотоцикл. Продумав эту версию, завхоз забеспокоился даже больше, чем в тот момент, когда узнал о краже. Участие в ней Семена вызывало обоснованную тревогу. Завхоз почувствовал себя в опасном тупике. У него был выбор: либо скрыть от всех свои подозрения, либо сообщить о них директору. Но и то, и другое могло привести к самым неприятным последствиям. Допустим, он сходит к директору. Семена вызовут и прижмут, а он в отместку расскажет про ту неудачную попытку незаконно продать черный кафель. И начнет разматываться клубочек! Положим, воришке, изобличенному с помощью завхоза, не очень-то поверят, и все же…

А если промолчать? Но завхоз не надеялся на долготерпение Зои Владовой и опасался, что в милиции все же узнают о краже. Воришек найдут без его помощи, и он потеряет преимущество — быть первым в разоблачении преступника. Если арестованный Семен проболтается про кафель, то в этом случае веры ему будет больше.

До самого вечера колебался завхоз, не решаясь сделать окончательный выбор. Он несколько раз выходил из своей комнаты и направлялся к директорскому кабинету, но всякий раз возвращался назад. Посидев за столом с минуту, он вскакивал и начинал вышагивать вдоль шкафов с папками отчетности, которую он вел так, что его всегда ставили в пример другим хозяйственникам.

У Семена были свои переживания. Он как-то отрешился от всего сделанного им в то утро и не вспоминал ни о мотоцикле, ни о Сороконоге. Позовут милицию или не позовут — вот тот единственный вопрос, который целиком занимал его мысли. И думал он об этом не как мелкий трусливый воришка, стремящийся избежать разоблачения и наказания. Семену казалось, что в ближайшие часы решится вся его дальнейшая жизнь. Если обойдутся без милиции, — значит, поверили ему, по-доброму приняли и звонок, и расписку, которые и самому Семену представлялись совсем неубедительными. Но тем дороже была бы ему именно такая необоснованная вера в него, и он не подорвал бы ее ничем и никогда.

А если вызовут милицию, он горько и злорадно посмеется над собой и над теми, кого считал хорошими людьми. Посмеется и запомнит навсегда, что ни перед кем нельзя распахивать свою душу.