Имаджика

Ребром ладони он протер стекло и посмотрел из окна.

– Где мы? – спросил он у Чэнта.

– На южном берегу, сэр.

– Да, но где именно?

– В Стритхэме.

Хотя он много раз ездил по этому району (здесь неподалеку был расположен его склад), он ничего вокруг не узнавал. Никогда еще город не казался ему таким враждебным, таким уродливым.

– Как по-вашему, какого пола Лондон? – задумчиво произнес он.

– Никогда об этом не задумывался, – сказал Чэнт.

– Когда-то он был женщиной, – продолжил Эстабрук. – Но, похоже, теперь в нем не осталось уже ничего женского.

– Весной он снова превратится в леди, – ответил Чэнт.

– Не думаю, что несколько крокусов в Гайд-парке в состоянии что-либо изменить, – сказал Эстабрук. – Он лишился своего очарования, – вздохнул он. – Долго еще ехать?

– Около мили.

– Вы уверены, что этот ваш человек будет там?

– Конечно.

– Вы ведь часто этим занимались? Все это между нами, разумеется. Как вы себя назвали... посредником?

– Ну да, – сказал Чэнт. – Это у меня в крови. – Кровь Чэнта была не вполне английской. И его кожа, и его синтаксис говорили о наличии иноземных примесей. Но даже несмотря на это, Эстабрук начал понемногу доверять ему.

– А вас не разбирает любопытство? – спросил он у Чэнта.

– Это не мое дело, сэр. Вы платите за услугу, и я оказываю ее вам. Если бы вы пожелали сообщить мне причины...

– Вообще-то, я не собираюсь этого делать.

– Я понимаю. Стало быть, мне нет смысла расспрашивать вас о чем бы то ни было, так ведь?

Чертовски верная мысль, – подумал Эстабрук. Никогда не желать невозможного – надежный способ для достижения душевного покоя. Ему стоило бы изучить его еще в молодости, когда еще было для этого время. Нельзя сказать, чтобы он требовал удовлетворения всех своих желаний. Он никогда, например, не был настойчив с Юдит в сексе. В сущности, он получал столько же удовольствия от простого созерцания ее, как и от любовного акта. Ее облик пронзал его, и получалось так, будто она входила в него, а не наоборот. Возможно, она поняла это. Возможно, она убежала от его пассивности, от той расслабленности, с которой он подставлял себя под уколы ее красоты. Если это действительно так, то тем поступком, который он совершит сегодня ночью, он докажет, что она была не права. Нанимая убийцу, он утвердит себя. И умирая, она осознает свою ошибку. Эта мысль принесла ему удовлетворение. Он позволил себе едва заметную улыбку, которая тут же исчезла с его лица в тот момент, когда он почувствовал, что машина замедляет свой ход, и сквозь замерзшее стекло увидел то место, куда привез его посредник.

Перед ними возвышалась стена из ржавого железа, расписанная граффити. В некоторых местах зазубренные куски железа отстали, и сквозь образовавшиеся дыры просматривался грязный пустырь, на котором было запарковано несколько фургонов. Судя по всему, это и был конечный пункт их путешествия.

– Вы случайно в уме не повредились? – сказал он, наклоняясь вперед, чтобы взять Чэнта за плечо. – Здесь небезопасно.

– Я обещал вам лучшего убийцу во всей Англии, мистер Эстабрук, и он здесь. Верьте мне, он здесь.

Эстабрук зарычал от ярости и разочарования. Он ожидал укрытого от посторонних глаз места – зашторенные окна, запертые двери, – но никак не цыганского табора. Слишком людно и слишком опасно. Не будет ли это торжеством иронии – быть убитым на тайной встрече с убийцей? Он откинулся назад на скрипящую кожу сиденья и сказал:

– Вы меня подвели.

– Я обещал вам, что этот человек – исключительный мастер своего дела, – сказал Чэнт. – Никто в Европе не сравнится с ним. Я работал с ним раньше...

– Не могли бы вы назвать имена жертв?

Чэнт обернулся, чтобы посмотреть на хозяина, и голосом, в котором слышались нравоучительные нотки, сказал:

– Я не посягал на вашу личную жизнь, мистер Эстабрук. Так прошу вас, не посягайте на мою.

Эстабрук недовольно заворчал.

– Может быть, вы предпочитаете вернуться в Челси? – продолжил Чэнт. – Я могу найти вам кого-нибудь другого. Возможно, похуже, зато в более благопристойном месте.

Сарказм Чэнта оказал свое действие на Эстабрука, к тому же он не мог не признать, что вряд ли стоило затевать такую игру, если хочешь остаться незапятнанным.

– Нет, нет, – сказал он. – Раз уж мы здесь, я с ним встречусь. Как его зовут?

– Мне он известен как Пай, – сказал Чэнт.

– Пай? А дальше как?

– Просто Пай и все.

Чэнт вышел из машины и открыл дверь для Эстабрука. Внутрь ворвался ледяной ветер, принеся с собой несколько хлопьев мокрого снега. Зима в этом году была суровой. Подняв воротник и засунув руки в пропахшие мятой глубины своих карманов, Эстабрук последовал за своим проводником в ближайшую дыру в ржавой стене. Пахнуло сильным запахом горящего дерева от почти уже потухшего костра, разведенного между фургонами. Также чувствовался запах прогорклого жира.

– Держитесь поближе ко мне, – посоветовал Чэнт. – Идите быстро и не оглядывайтесь по сторонам. Они не любят непрошеных гостей.

– А что этот ваш человек здесь делает? – спросил Эстабрук. – Он что, в бегах?

– Вы сказали, что вам нужен человек, которого невозможно выследить. Невидимка, так вы назвали его. Пай тот человек, который вам нужен. Он не занесен ни в какие списки. Ни полиции, ни службы общественной безопасности. Даже факт его рождения не был зарегистрирован.

– По-моему, это просто невозможно.

– Невозможное – мой конек, – ответил Чэнт.

До этого обмена репликами Эстабрук не обращал никакого внимания на свирепое выражение в глазах Чэнта, но теперь оно смутило его и заставило опустить взгляд. Разумеется, это чистой воды обман. Интересно, кто это умудрился бы дожить до зрелого возраста и ни разу не попасть ни в один документ? Но даже мысль о встрече с человеком, считавшим себя невидимкой, взволновала Эстабрука. Он кивнул Чэнту, и вдвоем они продолжили свой путь по плохо освещенной и замусоренной площадке.

Повсюду были навалены груды мусора: остовы проржавевших машин, горы гниющих отбросов, вонь которых не мог смягчить даже холод, бесчисленные кострища. Появление чужаков привлекло некоторое внимание. Привязанная собака, в крови которой смешалось больше пород, чем было шерстинок у нее на спине, бешено залаяла на них. В нескольких фургонах подошедшие к окнам темные фигуры опустили шторы. Сидевшие у костра две девочки, совсем недавно перешагнувшие рубеж детства, с такими длинными и светлыми волосами, словно их крестили в золотой купели (странно было встретить такую красоту в таком месте), вскочили на ноги. Одна из них тут же убежала, словно для того, чтобы предупредить людей, охранявших лагерь, а другая посмотрела на чужаков с полуангельской-полуидиотской улыбкой.

– Не смотрите, – напомнил Чэнт, быстро проходя дальше, но Эстабрук не смог оторвать взгляд.

Дверь одного из фургонов открылась, и оттуда в сопровождении светловолосой девочки появился альбинос с жуткими белыми патлами. Увидев незнакомцев, он испустил крик и двинулся к ним. Еще две двери распахнулись, и новые люди вышли из своих фургонов, но Эстабруку не пришлось разглядеть их и установить, вооружены ли они, потому что Чэнт снова сказал:

– Идите вперед, не оглядываясь. Мы направляемся к фургону с нарисованным на нем солнцем. Видите его?

– Вижу.

Надо было пройти еще ярдов двадцать. Альбинос извергал из себя поток распоряжений, хотя и бессвязных в большинстве своем, но несомненно направленных на то, чтобы задержать их. Эстабрук скосил взгляд на Чэнта, взгляд которого застыл на цели их путешествия, а зубы были плотно сжаты. Звук шагов у них за спиной стал громче. В любую секунду их могли стукнуть по голове или пырнуть ножом под ребра.

– Не дойдем, – сказал Эстабрук.

За десять ярдов до фургона (альбинос почти догнал их) дверь впереди открылась, и оттуда выглянула женщина в халате с грудным ребенком на руках. Она была маленького роста и выглядела такой хрупкой, что было удивительно, как это ей удается удерживать ребенка, который, почувствовав холод, немедленно завопил. Пронзительность его плача побудила их преследователей к действию. Альбинос мертвой хваткой взял Эстабрука за плечо и остановил его. Чэнт – трусливая скотина! – ни на мгновение не замедлив свой шаг, продолжал быстро идти к фургону, в то время как альбинос развернул Эстабрука к себе лицом. Изъеденные оспой и покрытые струпьями лица людей, которые в два счета могли бы выпустить ему кишки, представляли собой абсолютно кошмарное зрелище. Пока альбинос держал его, другой человек со сверкающими во рту золотыми коронками шагнул к Эстабруку и распахнул его пальто, а потом опустошил его карманы с быстротой заправского фокусника. И дело было не только в профессионализме. Они старались успеть, пока их не остановят. В тот момент, когда рука вора выудила из кармана Эстабрука бумажник, голос, раздавшийся из фургона за его спиной, произнес: