Страница 62 из 62
В среде нынешней советской бюрократии нет никого, кто до апреля 1917 года, и даже значительно позже, не считал бы идею диктатуры пролетариата в России фантастичной (тогда эта «фантастика» называлась… троцкизмом). Иностранные «друзья» старшего поколения в течение десятков лет считали реальными политиками русских меньшевиков, стоявших за «народный фронт» с либералами и отвергавших идею диктатуры, как явное безумие. Другое дело – признать диктатуру, когда она уже осуществлена и даже бюрократически изгажена: эта задача «друзьям» как раз по плечу. Теперь они не только отдают должное советскому государству, но и охраняют его от врагов, не столько, правда, от тех, которые тянут к прошлому, сколько от тех, которые подготовляют будущее. Если «друзья» оказываются активными патриотами, как французские, бельгийские, английские и иные реформисты, им удобно прикрывать свой союз с буржуазией заботами об обороне СССР. Если они, наоборот, стали пораженцами поневоле, как немецкие и австрийские социал-патриоты вчерашнего дня, они надеются, что союз Франции с СССР поможет им справиться с Гитлером или Шушнигом. Леон Блюм, который был врагом большевизма в его героическую эпоху и открывал страницы «Попюлер» для прямой травли против Октябрьской революции, теперь не напечатает ни одной строки, разоблачающей подлинные преступления советской бюрократии. Как библейскому Моисею, жаждавшему лицезреть Иегову, дано было поклониться лишь задней части божественной анатомии, так господа реформисты, идолопоклонники совершившегося факта, способны познать и признать в революции лишь ее мясистое бюрократическое a posteriori.
Нынешние коммунистические «вожди» принадлежат, в сущности, к тому же типу. После долгой серии обезьяньих ужимок и прыжков, они открыли вдруг великие преимущества оппортунизма и ухватились за него со свежестью невежества, которое их всегда отличало. Уже одно их рабское и не всегда бескорыстное преклонение перед кремлевской верхушкой делает их абсолютно неспособными на революционную инициативу. Они отвечают на критические доводы не иначе, как рычаньем и лаем; зато под хлыстом хозяина они виляют хвостом. Эта малопривлекательная публика, которая в час опасности рассыплется во все стороны, считает нас отъявленными «контр-революционерами». Что поделать? История, несмотря на свой суровый характер, не может обойтись без фарсов.
Более честные или зрячие из «друзей» признают, по крайней мере, с глазу на глаз, пятна на советском солнце, но, подменяя диалектический анализ фаталистическим, утешают себя тем, что «некоторое» бюрократическое перерождение явилось, при данных условиях, исторической неизбежностью. Пусть так! Но и отпор этому перерождению не свалился с неба. У необходимости оказываются два конца: реакционный и прогрессивный. История учит, что лица и партии, которые тянут за разные концы необходимости, оказываются в конце концов по противоположные стороны баррикады.
Последний довод «друзей»: за критику советского режима хватаются реакционеры. Совершенно бесспорно! Они попытаются, надо думать, извлечь для себя выгоду и из этой книги. Когда же бывало иначе? Еще «Коммунистический Манифест» упоминал презрительно о том, как феодальная реакция пыталась использовать против либерализма стрелы социалистической критики. Это не помешало, однако, революционному социализму идти своей дорогой. Не помешает и нам. Пресса Коминтерна доходит, правда, до утверждения, что наша критика подготовляет… военную интервенцию против Советов. Это надо, очевидно понимать в том смысле, что капиталистические правительства, узнав из наших работ о перерождении советской бюрократии, немедленно снарядят карательную экспедицию для отомщения за попранные принципы Октября. Полемисты Коминтерна вооружены не рапирой, а оглоблей или другими еще менее поворотливыми инструментами. На самом деле марксистская критика, называющая вещи своими именами, может лишь укрепить консервативный кредит советской дипломатии в глазах буржуазии. Другое дело – рабочий класс и его искренние сторонники в рядах интеллигенции. Здесь наша работа может действительно породить сомнения и вызвать недоверие – не к революции, а к ее узурпаторам. Но именно эту цель мы себе и ставим. Двигателем прогресса является правда, а не ложь.