Время и место

– Борис Георгиевич, а вот у Антипова, – начал он тоном ябедника, тыча в Антипова пальцем, – есть к вам просьба. Только он стесняется. Видите, покраснел? Достоевский написал бы: покраснел как рак...

Борис Георгиевич бегло, без особого интереса взглянул на Антипова. Тот, пораженный новым предательством Мирона, стоял, как в столбняке.

– Какая же просьба, Антипов?

– Он лишился дара речи. Я объясню: у него есть новый рассказ, очень приличный. Ему что-то обещают в одной газете, но, так как он лопух и не умеет делать дела, рассказ своим ходом не пройдет. Если бы хоть два слова или, может быть, звонок, чтоб подтолкнуть...

– Кому звонок?

Вокруг стояли члены семинара и слушали, замерев. Всем было любопытно, чем кончится разговор. Большего испытания придумать было нельзя. Антипов мертво глядел в пол.

– Есть такая газета «Молодой москвич». Ну, не бог весть что, конечно. Там выпускают литературную страницу... – разглагольствовал как ни в чем не бывало Мирон. – И есть там товарищ Ройтек, завотделом...

– Ройтек? – спросил Борис Георгиевич, и его рука, державшая шляпу, стала медленно подниматься. Он надел шляпу и сказал: – Ройтеку я звонить не стану.

Поклонился и пошел к выходу. За ним устремились, как всегда, Эллочка и Толя – проводить до Бронной. Мирон обнял Антипова за плечи, тот резко стряхнул руку. Быстрыми шагами, не оглядываясь, грохоча рабочими заводскими ботинками, побежал по коридору. Мирон что-то кричал сзади. Антипов мысленно клялся: порвать с ним раз и навсегда! Когда пробегал в ярости, в унижении и в стыде, никого не видя, мимо двери канцелярии, раздался властный крик Сусанны Владимировны:

– Антипов! Зайдите ко мне!

Он шагнул в распахнутую дверь, Сусанна Владимировна смотрела, улыбаясь, и качала укоризненно головой. Жестом показала Антипову, чтобы сел напротив. Когда Сусанна Владимировна сидела за обширным столом, она выглядела стройнее и выше, вид имела царственный, особенно царственной была высокая шея, как на почтовых марках с изображением королевских особ. Антипов тупо смотрел на прекрасную шею Сусанны Владимировны и слушал шепот:

– Вы это зря затеяли. С Ройтеком я поговорю сама. У них там сложности. Не надо было, не посоветовавшись... Но мне нужно с вами о другом. Только не здесь. Можете прийти ко мне домой?

– Могу, – сказал Антипов.

– Завтра можете? Приходите завтра. Я буду весь день дома. Сразу после занятий, хорошо? – Она протянула руку и крепко встряхнула руку Антипова. Что-то в ее повадке было такое обнадеживающее, товарищеское, отчего Антипов успокоился и пошел в раздевалку, насвистывая.

Заболела тетка Маргарита, ухаживать за нею пришла дальняя родственница, а Антипова отослали к матери. Как-нибудь переночует. Хотя бы на кухне. К Мирону не пойдет ни за какие коврижки! Дома было уютно, мирно, славно, пекли оладьи, стоял сладкий праздничный запах, трещало масло, пахло, как до войны, когда жили без карточек, и мать с сестрой громко о чем-то судачили, смеялись, оказывается, Фаина с дочкой уехали к брату матери на неделю, а соседка Околелова в командировку. Так что квартира принадлежала Антиповым, кроме комнаты Валерия Измайловича. Этот тип был дома. Гладил на кухне брюки. Он ходил по квартире в полосатых пижамных штанах, в майке и босиком. Мать старалась на него не смотреть и с ним не сталкиваться, а сестра, наоборот, испепеляла его презирающим взглядом. Но они ничего не знали. Антипов им не рассказал.

– Шура, я ухожу до завтрашнего вечера, так что берите ключ, – вдруг заговорил Валерий Измайлович совершенно спокойно, будто ничего не случилось. – Пожалуйста, можете ночевать. Только возьмите чистое белье...

Антипов смотрел на него с изумлением. Круглое печеное личико в седом бобрике еще носило след ночной схватки – тщательно запудренный под глазом синяк.

– Вы меня простили? – спросил Антипов.

– Шура, вы же знаете, я не могу сердиться на вас. – И помолчав: – Долго...

Он протягивал ключ. Антипов качнул головой. В немигающих глазах Валерия Измайловича стыло темное собачье выражение – готовности ко всему.

– А вы меня не простили? – тихо спросил Валерий Измайлович.

– Нет... – пробормотал Антипов.

– Жаль. Я добрее вас. Ну, бог с вами! Значит, не нужно? – Он покачивал ключом на веревочке. – Знаете, что удивляет: ведь вы хотите стать писателем, а совсем неспособны проникнуть в душу другого человека...

На другой день сразу из столовки, которая находилась рядом, на бульваре, Антипов побежал к Сусанне. Она жила через два дома, ближе к Тимирязеву. Антипов бежал, охваченный тайным смятением: было ясно, что Сусанна Владимировна пригласила неспроста. Какой-то тут был умысел. Антипова преследовало воспоминание о кошмарном сне на квартире у Мирона, когда Сусанна Владимировна, превратившаяся в Валерия Измайловича, шептала: «Тепло, светло и мухи не кусают». Воспоминание не исчезало, постепенно меняясь, превращаясь из гадости в нечто приторное, но сладкое. Среди дня вдруг всплывали подробности: голая рука Сусанны Владимировны, круглый и мощный торс, статная шея с почтовой марки. И в те мгновения дневного сна, когда в памяти возникали картины, все чудовищно перепутывалось и он сам не мог бы сказать, кого бил локтем в сырой живот, кого загонял под стол: Сусанну Владимировну или Валерия Измайловича? Надо всем реяла мысль о Наташе. Но это было другое.

Антипов бежал по обледенелой аллее бульвара и думал: если бы Сусанна отдала свою прекрасную шею, но не стала бы требовать Наташу, он бы согласился. Чем ближе был дом с граненым стеклянным подъездом, тем сильнее Антипова охватывал страх. И, когда увидел Сусанну в коротком халате, с почти голой грудью, с крепкими, как бутылки, толстыми в икрах ногами и босиком – как Валерий Измайлович! – сердце Антипова безнадежно заколотилось. В руках Сусанны была мокрая тряпка. Происходила уборка, протирка мебели, обмахивание книжных полок, Антипов сидел на краю дивана, смотрел то в окно, то на книги, то на живые, обегающие мощную выпуклость складки халата и слушал: с Ройтеком она поговорила, рассказ будет напечатан, надо только переделать и сократить.

Она села на диван, положила на колени тряпку. Вошла седая женщина с папиросой во рту, глянула черным пронзительным оком и сказала: «Саночка, не забудь, что придут гости». Сусанна Владимировна кивнула и, подождав, пока женщина выйдет, сообщила шепотом: получено неприятное письмо. На имя директора. От некоего Селиманова, соседа по квартире. Он информирует, что Антипов – сын врага народа, сам враг народа, что мать его вернулась из заключения и живет без прописки в Москве. Верно это или оговор? Антипов сказал: верно.

– Почему не написали, Шура, про отца? – шепотом ужаснулась Сусанна Владимировна.

– Потому что меня бы не приняли,– шепотом ответил Антипов. – И потому что он не враг, понимаете?

– А что ж теперь делать, Шура, милый? Отдавать это письмо нельзя. Вас немедленно исключат. Хорошо, что оно попало ко мне, а не к Лене. Я его скрою. Может, все и обойдется. Ладно. Выброшу его, к чертовой матери, порву на мелкие кусочки. Хорошо?

Она всматривалась в него с испуганным и жадным вниманием, будто от его ответа все зависело. Но Антипов не знал, как поступить. Наверное, порвать на мелкие кусочки лучше всего. Он видел, под вырезом халата клубилось белое, полное, пышное, без возраста, что Сусанна Владимировна позабыла прикрыть, но не замечал и не понимал того, что видит. Мысли гнали его домой. Тот сказал: тепло, светло и мухи не кусают, и от этого случилось непоправимое. Потому что мухи кусают, иногда смертельно. Например, муха цеце.

– Кто этот Селиманов?

– Никто. Где-то вкалывает. Я его недавно побил. Теперь, наверно, побью как следует.

– Нет! Вы с ума сошли! Вы и меня погубите, и себя. Ни в коем случае. Я страшно рискую...

– А для чего рассказали?

– Для того, чтоб вы знали. Надо знать. Я попробую скрыть, но человек особой злобности захочет проверить результаты и напишет еще раз. Какого рода эта сволочь, особо злобная или так себе, средне?

Конец ознакомительного фрагмента.