Забвению неподвластно

— Мария!

На призывы откликнулась миниатюрная черноволосая женщина лет сорока. Она смотрела прямо на них, но, казалось, их не видела.

— Кто здесь? — спросила она.

«Наверное, слепая», — подумала Джейд. Интересно, зачем Хилари привезла их сюда, к старой индианке? Она явно не была похожа на человека, занимающегося благотворительностью, — Это Хилари Делано, а со мной еще несколько человек.

— Я ждала вас, мисс Делано, — произнесла женщина с едва заметным акцентом. — Пусть ваши друзья зайдут с вами.

Джейд со всеми проследовала в прихожую, а затем в крохотную гостиную. Стены блистали белизной, но мебель была старая и дешевая. Только несколько великолепных индейских сосудов из глины, украшенных характерным, черным по черному, орнаментом, придавали комнате оттенок уюта. У Джейд появилось странное чувство, что она где-то уже видела что-то подобное. Но когда и где?

— Мария Мартинес, — провозгласила Хилари. — А это Малкольм Эшфорд, Дункан Карлисл и его супруга Меган.

Улыбка озарила лицо слепой женщины.

— Я хорошо знаю ваши картины, мистер Карлисл. К сожалению, теперь я лишена счастья их видеть.

— А я прекрасно знаю ваши работы, — сказал Дункан. — Но если вы не возражаете, я хотел бы узнать, как вам удается справляться сейчас, учитывая… — Он не закончил вопрос.

— Учитывая, что я почти ослепла? — закончила за него Мария, продолжая улыбаться. — Я не нуждаюсь в глазах, когда леплю: я вижу руками. А Хуан, мой муж, раскрашивает сделанное.

— Да, а где Хуан? Он дома? — вмешалась в их беседу Хилари.

Мария сделала отрицательный жест:

— Нет, он копает глину. Но у меня есть несколько вещей для вашего магазина. Если вы немного подождете, моя помощница их принесет.

Она позвала, и из глубины дома вышла молодая женщина.

— Элина, принеси, пожалуйста, ту посуду, которую Хуан сегодня выставил на двор.

Элина возвратилась через несколько минут. В руках она держала горшки из черной глины, такие же прелестные, как и стоящие на столе в гостиной. В мозгу Джейд сверкнула молния. Она видела работы Марии на ее посмертной выставке в Хайленд-парке, организованной несколько лет назад Музеем искусства Юго-Запада. Мария Мартинес была к тому времени знаменита и признана во всем мире.

Преисполненная почтительности, которую она испытывала к настоящим мастерам, Джейд подошла ближе:

— Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Мартинес.

— Вы слишком добры, миссис Карлисл, я ведь простой гончар.

— Не простой, а знаменитый, — ответила Джейд прежде, чем осознала, что в 1929 году Марию Мартинес могли знать лишь одиночки. Ей хотелось сказать этой достойной женщине, что ее произведения через пятьдесят лет будут стоить тысячи долларов и выставляться в лучших музеях.

Хилари изучала посуду, принесенную Элиной. Потом она обернулась к Марии и спросила:

— Это пока все?

Мария кивнула головой:

— Чтобы сделать красивую вещь, нужны время и терпение. Несмотря ни на что, мы с Хуаном не можем снижать к себе требования.

— Но вы гарантируете для меня самое лучшее? — продолжала настаивать Хилари.

— У нас все лучшее, — откликнулась Мария. — Глину дает нам наша матушка-земля. И мы относимся к ней с той любовью и уважением, которых она заслуживает.

Малкольм выглядел полностью очарованным Марией:

— Великолепно сказано, миссис Мартинес.

Когда Хилари покончила с покупками, они вновь уселись в автомобиль и по ее указаниям добрались до деревни Отови, где перекусили. Во время ленча Джейд постоянно ловила на себе испытующие взгляды Дункана. Поэтому она чувствовала себя так неуютно, что даже жевала с трудом. Разгадал ли он ее маскарад? Собирается ли устроить ей проверку, когда они останутся одни?

На обратном пути Дункан был вынужден участвовать в нескончаемой словесной эквилибристике, навязанной ему Хилари. От этого у него урчало в животе, как будто он съел что-то несъедобное. Каждый раз, когда он смотрел в находящееся перед ним зеркало, он видел одну и ту картину: склонившихся друг к другу и непринужденно болтавших Меган и Малкольма. «Они составят великолепную пару», — думал он с мучительным неудовольствием.

Малкольм, на взгляд Дункана, был слишком бойким. Но женщины — по крайней мере Меган — любят эту черту в мужчинах.

Колокол на соборе Святого Франциска пробил пять раз, когда он парковал «дьюсенберг» около магазина Хилари. Он помог перенести купленные вещи внутрь, проигнорировав прямой намек в ее глазах, когда она предложила ему немного выпить… или что-нибудь еще, если он пожелает.

Когда Дункан возвратился к машине, Меган и Малкольм продолжали беседовать. Он громко хлопнул дверцей и обратился к Малкольму:

— Могу ли я кое о чем попросить?

— О чем угодно.

— Меган страстно мечтала посмотреть сегодня вечером в кинотеатре «Париж» фильм «Наши танцующие дочери». А меня что-то мутит, к тому же я смертельно устал. Ты не мог бы сходить с ней в кино вместо меня?

Малкольм просиял:

— С огромным удовольствием! Я слышал, что новая «звезда» — Джоан Кроуфорд — просто бесподобна в этой картине.

Какое-то мгновение Дункан думал и даже надеялся, что Меган будет возражать. Вместо этого, когда они подъехали к «Ла-Фонде», она выдала Малкольму ослепительную улыбку:

— Поскольку мой муж нехорошо себя чувствует, почему бы нам сейчас вдвоем и не пообедать?

— Ты не против, приятель? — спросил Малкольм.

Дункан не возражал. Его план заработал даже быстрее, чем он предполагал.

Он сохранял улыбку на лице до тех пор, пока Меган и Малкольм не скрылись за поворотом, затем возвратился к своему обычному хмурому состоянию. Он никак не мог понять Меган. Какое представление играла она сегодня и с какой целью? Он никогда не видел, чтобы она носила один и тот же костюм два дня подряд: некоторые она вообще надевала один раз в жизни. А в этом наряде она приехала вчера. Ее поведение у Марии поразило его еще больше. Она не обращала внимание на красоту индейской керамики и индейского искусства, даже будучи новобрачной. С чего бы это сегодня она так расшаркивалась перед Марией Мартинес, неся чепуху по поводу ее якобы широкой известности, хотя о ней вряд ли слышал кто-нибудь, живущий за пределами Нью-Мексико? И почему она тогда не упомянула, что у них дома есть с полдюжины ее работ?

Дункан был уверен, что хорошо знает свою жену. Теперь он с удивлением думал, какой новый сюрприз она ему преподнесет. И отчего, к дьяволу, его так влечет к ней, хотя каждая клеточка мозга твердит ему, что это сумасшествие?

Джейд понадобилось большое усилие, чтобы забыть свои тревоги, и она провела действительно приятный вечер в обществе Малкольма. Сначала они пообедали в кафе на улице Сан-Франциско, а затем отправились в «Париж» — богато украшенный дворец кино. В его вестибюле стояли причудливые позолоченные фигуры, стулья в зале были обиты плюшем, колонны выступали из стен. Даже потолок был весь разрисован. «Париж» был полной противоположностью современным многозальным кинокомплексам.

Фильм был черно-белым, но было приятно наблюдать за молоденькой очаровательной Джоан Кроуфорд, танцующей и флиртующей перед кинокамерой. Она еще не знала, какую цену ей придется заплатить за свой успех в будущем. Фильм напомнил Джейд о ее времени — Голливуд, Беверли-Хиллз, дом в Малибу… Она покинула их внезапно и не была уверена, что когда-нибудь возвратится туда.

После фильма Малкольм проводил ее до отеля, поцеловал джентльменским поцелуем в щеку и оставил в вестибюле. Когда Джейд на цыпочках прокралась в спальню, Дункан спал. Она разделась в ванной и легла в постель, приготовившись к бессонной ночи. Но сразу провалилась в глубокий освежающий сон.

Проснувшись, она обнаружила на ночном столике записку от Дункана. Он сообщал, что вернется в одиннадцать и отвезет ее на ранчо Сиело.

Этот мужчина взял за привычку исчезать. Она предположила, что он делает это для того, чтобы досадить Меган. Однако она не Меган и чувствует только облегчение оттого, что не видит по утрам Дункана Карлисла.