Времена не выбирают

– Ай-яй-яй, королева! – Виктор сокрушенно покачал головой и стал торопливо ощупывать свое лицо. – Я покраснел или это у меня приливы? Здесь же дети, ваше величество! Как можно?!

– Йейра эй, ша жай тсазаш! – вступилась за обожаемую тетушку Нор Яаан Шу.

– Говори по-русски! – немедленно отреагировал Виктор. – Пожалуйста, – добавил он после полусекундной паузы, изобразив на лице строгость.

– Оставьте ваших глупостей, папаша, – так же мгновенно отреагировала Яна, послав отцу ехидную улыбочку. Не дословно, но где-то так.

– Так, – согласился Виктор и, скосив глаза на Макса, прокомментировал вполголоса: – Какова!

В его голосе звучала неподдельная гордость.

– Вся в тебя, – улыбнулся Макс.

– Ну не скажи. – Виктор снова посмотрел на дочь. На него она, действительно, была похожа не больше, чем, скажем, на Макса. Вылитая Йфф, разве что уже сейчас, в свои десять лет, Яаан Шу была сантиметров на пять-шесть выше матери.

– Так о чем мы говорили?

– О нашем, о девичьем, – ответил Макс, любуясь Ликой, которая делала вид, что не замечает возникшей дискуссии. – О Зускине.[17]

Реплика получилась очень удачной, во всяком случае, первая ее часть. Ему даже самому понравилось, как точно он передал фирменную «Федину интонацию».

– А что с ним не так? – удивился Виктор.

– Я его не в Москве, а в Ленинграде видел, вот в чем дело, – ответил Макс, напомнив недавний разговор, состоявшийся в зловонной клоаке канализационных коллекторов округа Си, и пошел к Лике.

Положа руку на сердце, выразился он не так, чтобы уж очень внятно. Виктор тот разговор мог и не вспомнить, но на объяснения у Макса просто не было времени. Он вспомнил. Такое теперь происходило с ними постоянно. То с одним, то с другим. Сейчас была его очередь.

– Лика, – спросил Макс, глядя ей прямо в глаза, глядясь в них. – Кто еще у тебя в роду был рыжим?

– Почему был? – удивилась Лика. – Папочка мой, первый, дай бог ему здоровья, тоже рыжий, но он, как недавно сообщила мне маман, жив и даже, представь себе, здоров.

– Я не так спросил, – виновато улыбнулся Макс, в душе которого уже поселился непокой. – Прости шлимазла,[18] дорогая. На кого ты похожа?

– На себя, – твердо ответила королева. – Макс, милый, таких, как я, больше нет.

С этим последним утверждением он вполне мог бы согласиться, если бы не одно «но». Он ведь и вопрос свой задал неспроста, но ответа пока так и не получил.

– Пойду проверю, как там поживает наше мясо, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал за его спиной Виктор. – Барышни, – позвал он девочек, переходя на Ахан-Гал-ши.[19] – Не желаете ли взглянуть на процесс приготовления мясных блюд?

Они желали, естественно. Ну как же не желать, если их приглашает сам великий и непобедимый адмирал Яагш? И сопровождаемый девочками Виктор, сразу же начавший напевать вполголоса веселую походную песенку Гарретских Стрелков, ушел к поварам, расположившимся вместе со своими мангалами и казанами на дальнем конце поляны, почти на самом берегу озера.

– Одна, – сказал Макс вслух и улыбнулся. – Такая одна.

Лика смерила его взглядом чуть прищуренных зеленых глаз, что указывало на внезапно возникший у нее нешуточный интерес, скрывать который от Макса она не считала нужным.

– Да, – сказала она через мгновение. – Сейчас вспомнила.

Она растерянно улыбнулась и пожала плечами:

– Знаешь, я только сейчас вспомнила. Когда я была маленькой, то есть когда родители еще не развелись, мы ходили в гости к деду, к папиному отцу.

Слушая ее голос, Макс ощутил неожиданную тревогу. На самом деле ожидать следовало бы совершенно других эмоций. Все-таки речь шла о его молодости – неважно даже, о второй или третьей, – о замечательном времени и славных людях, память о которых оставалась светлой, что бы и как бы ни случилось потом с ним самим и с этими людьми. Но в следующее мгновение Макс уже понял причину возникшего у него в душе беспокойства. Все было просто и сложно, как всегда в жизни. Во всяком случае, так он ее, жизнь, воспринимал.

– У Льва Ивановича на стене висел портрет, – сказала Лика, как бы удивляясь тому, что неожиданно сыскалось на дне ее детской памяти. – Знаешь, Макс, просто увеличенное фото с какого-то документа. Такая… – она задумалась на мгновение, по-видимому, подыскивая подходящее слово, – отретушированная, черно-белая. И вот однажды, мне кажется, что это было в семьдесят седьмом… Большой праздник… салют… и дождь со снегом… Вероятно, Седьмое ноября. Мы были в гостях у деда. Взрослые сидели за столом, а я играла с какими-то вещами…

Лика опять замолчала, и Макс попытался вообразить, что сейчас происходит в ее голове. Но даже ему, хотя он и знал возможности Лики и ее Золотой Маски, трудно было представить, как оживляет Волшебное Золото, казалось бы, навсегда утраченное прошлое.

«Много ли людей могут вспомнить события, происходившие вокруг них, когда им было три года?» – спросил он себя, любуясь Ликой, беременность которой все еще была совершенно незаметна.

Ответ был очевиден. Немного, если такие люди существуют вообще. Сам он такого проделать не мог, впрочем, его отделял от детства длинный путь в четыре жизни.

– Да, – кивнула Лика своим мыслям. – Знаешь, Макс, у деда было полно замечательных вещичек. Я имею в виду – для ребенка. Понимаешь? В них было очень интересно играть, рассматривать их. Там были старинные часы…

Лика неожиданно улыбнулась и удивленно покачала головой.

– Макс, ты не поверишь! Там было написано… На крышке…

Она сосредоточенно всмотрелась в далекое прошлое и прочла:

– «DOXA»… Это латиницей, сверху на крышке… А ниже по-русски, вязью… «Бесстрашному бойцу за дело Коммунизма Ивану Крутоярскому»… А дальше все стерто… рашпилем, наверное… Удивительно! Я ведь тогда и читать-то не умела. Мне было три года, Макс, я сидела на ковре и играла. Там еще был такой странный кулон. Стальная цепочка, узкий вертикально подвешенный овал… Тоже стальной, по-моему, а в нем черный камень… Он был похож на уголек, что ли?.. Знаешь, как антрацит… Я надела его себе на шею и заявила, что я принцесса.

– Ика писеса! – сказала она радостным детским голосом и засмеялась.

Макс посмотрел, как она смеется, и засмеялся тоже, чувствуя, как при взгляде на ее полные смеха и счастья губы, оставляет его тревога и возвращается ощущение непоколебимой уверенности в том, что все правильно, насколько вообще может быть правильным хоть что-нибудь в этом насквозь неправильном мире.

– Так вот, – отсмеявшись, продолжила Лика, – когда я это сказала, все сразу посмотрели на меня, а Лев Иванович сказал, что принцесса как две капли воды похожа на его мать и показал на портрет. Знаешь, я на нее действительно похожа. Сейчас я это отчетливо вижу.

– Как ее звали? Ты знаешь?

– Сейчас… – Лика задумалась, вспоминая. – Дед налил себе водки… – она как бы пересказывала Максу фильм, который сейчас просматривала внутренним взором, – поднял рюмку и сказал… сказал: давайте, мол, выпьем за моих родителей – красного командира Ивана Крутоярского, погибшего в двадцать восьмом у Джунгарских ворот в бою с басмачами, и военврача Наталью Крутоярскую, Царствие ей Небесное, погибшую под Красногвардейском в сорок первом. Светлая им память.

Она посмотрела на Макса из-под чуть опущенных век и тихо сказала:

– А что хотел рассказать мне ты, Макс?

«А что я могу тебе рассказать, королева? Почти ничего».

– Сон, – сказал Макс. – Я могу рассказать тебе свой самый заветный сон, Лика.

Макс снова улыбнулся, но, поскольку он, как говорят русские, «отпустил сейчас вожжи», то улыбка вполне могла оказаться грустной.

– В начале двадцать девятого я вернулся из командировки, – сказал он вслух. – Я думаю, ты понимаешь, что это были за командировки? В тот раз я обеспечивал переброску на Запад одной очень опасной книжки.

17

Зускин Вениамин Львович (1899–1952) – артист театрам кино. Народный артист РСФСР (1939), лауреат Государственной премии СССР (1946).

18

Шлимазл – дурак, дурачок, недотепа (идиш).

19

Ахан-Гал-ши – охотничий язык; один из трех официальных языков империи Ахан.