Страница 27 из 61
— Да, это точно. Могу утверждать, что женщины никогда в своем кругу не обсуждают так мужиков, вы же, скоты, ни сантиметра дамской плоти пропустите! И что же именно ты слышал?
Я сказала это и моментально пожалела. Ведь знаю себя: стоит мне услышать что-нибудь неприятное свой адрес, я просто заболеваю. Умом я понимаю, что не на все стоит обращать внимание, но в душе справиться с этим не могу, несмотря на совет моей мудро подруги Маши Швецовой. Плакалась я ей как-то на сплетников, Машка терпеливо меня слушала, а пота сказала: «Мышь! Никогда не поддавайся на провокации! Даже если ты будешь причислена к лику святых, все равно найдется субъект, который позлословит твой адрес. Поэтому, если кто-нибудь очень настойчиво захочет тебе поведать, что он о тебе слышал одной компании, заткни уши…»
Но, к сожалению, я не Маша Швецова, а всего лишь Маша Швецова. Это мы с Машкой так шутили в далеком прошлом (например, показывая фотографию: «Это кто — Маша Швецова? — Нет, Маша Швецова. — А-а, а я думал, Маша Швецова…»), вопрос уже слетел с моих губ.
— Так что же ты слышал?!
— Да успокойся ты, ничего особенного… Слышал я, как твой муж на твою работу реагирует, мне ребята из убойного рассказывали.
Действительно, ребята из убойного могли рас сказать случай, когда в пятницу задержали убийцу, я приехала его допрашивать, он битых два часа ломался и вдруг заявил, что ему нужно подумать до завтра. А мне в субботу нужно было ехать с мужем на дачу, но поскольку я не шибко эти поездки любила и пробовала находить всякие отговорки, шаг влево — шаг вправо считался за побег и мое ренегатство сурово преследовалось мужем. И вот я, выслушав заверения злодея, что завтра он нам расскажет всю свою кошмарную жизнь, снимаю телефонную трубку, звоню мужу на работу и сообщаю, что не смогу завтра с ним поехать на дачу, потому что мне придется работать. А он в ответ начинает вопить так, что телефонная трубка дребезжит и спаренные аппараты на столах подпрыгивают, а деликатные опера стараются да меня не смотреть и делают вид, будто они временно оглохли. Дошло до того, что один из оперов, давно Игоря знающий, поднял трубку параллельного телефона и сказал ему: «Слушай, кончай орать на жену!»
— Говорят, например, что хоть Швецова и старший следователь, а муж ее поколачивает, — безжалостно продолжил Андрей.
Я поразилась тому, как в мозгах досужих сплетников все трансформируется из мухи в слона. — Ты знаешь, слухи о моей смерти от побоев сильно преувеличены. А вообще развестись я давно хочу. Только и мне уйти некуда, и Игорю. И мама у меня не переживет этого, и ребенок страдает. Ты не представляешь, в какой я ловушке. И у меня такое чувство, что я не выберусь из этой ловушки никогда.
— Могу тебе сказать по собственному опыту, что это тебе только кажется. Значит, край еще не наступил. А вот когда станет по-настоящему невмоготу, ты возьмешь ребенка и уйдешь, хоть на улицу, если больше некуда. А пока тебе кого-то жалко, маму или Игоря, ты действительно в ловушке и никуда не денешься.
— Ты глубокий теоретик семейных отношений. Но в любом случае спасибо за совет.
— Ладно, Маша, пора спать, — сказал Синцов. — Хочу тебе предложить небольшую рокировочку. Я останусь ночевать здесь…
Я открыла рот для язвительного замечания, но Синцов продолжил:
— А ты пойдешь спать в мой номер.
— Зачем это еще?!
— Ну ты ведь не хочешь, чтобы мы ночевали в одном номере? Хотя это был бы самый рациональный вариант. Поэтому для твоей безопасности я тебя прошу о таком пустяке: тихо выйти из номера, убедиться, что в коридоре никого нет, тихо войти в мой номер, закрыться изнутри, закрыть окно, лечь спать и никому ни под каким предлогом не открывать дверь, даже если будут кричать: «Пожар!»
— Андрей, ты меня пугаешь! Еще немного, и я соглашусь ночевать с тобой вместе.
— Чем весьма меня обрадуешь, в абсолютно платоническом смысле. А вообще-то нет, Маша. Это еще опаснее. Не надо нам оставаться на ночь в одном номере, даже платонически. Иди в мой номер, только тихо. Завтра утром у меня встреча, а ты выспись, спокойно собирайся и жди меня. Расчетный час в двенадцать, я зайду за тобой в полдвенадцатого, мы возьмем вещи, погуляем по Москве — и на вокзал. Давай отправляйся.
Ничего не понимая, я все же решила не спорить.
Взяв косметичку, расческу и журнал, приготовленный для чтения на ночь, я осторожно приоткрыла дверь и оглядела коридор. Никого, Я тихонько, стараясь не скрипеть и не хлопать дверью, проскользнула в номер напротив, приняла душ и легла в постель. Заснула я тут же, несмотря на беспокойство, посеянное в моей душе Синцовым. Сквозь сон я слышала какое-то царапанье, легкие стуки, недовольные мужские голоса, шаги, но к утру не могла разобраться, что относилось ко сну, а что к реальности. И спала я так крепко, что проснулась только от деликатного стука в дверь, сопровождавшегося напоминанием горничной о том, что скоро расчетный час.
Когда мы сели в поезд — я у окна, Андрей напротив, — я заметила разбитые костяшки на его правой руке, неосмотрительно положенной на столик.
— Что это? — спросила я, осторожно дотронувшись до запекшейся кровавой корочки. — Вчера этого не было.
— Трос были невежливы с дамой, — ответил этот конспиратор, даже не улыбнувшись, и стал смотреть в окно.
«Ну и черт с тобой, — зло подумала я. — Приеду в Питер, отдам дело Горчакову, и горите вы оба синим пламенем вместе с вашими секретами».
На Московском вокзале Андрей уговорил меня доехать до работы и положить вещественное доказательство в сейф. За это он обещал проводить меня не только до дому, но и довести до квартиры, поскольку я смертельно боюсь заходить в парадные даже днем. Столько трупов видела я в парадных и на столько изнасилований выезжала, что не могу преодолеть страх. Да и вообще я трусиха. По вечерам, когда темно, боюсь ходить через скверик у прокуратуры, всегда жду попутчиков и по вечерам брожу по кабинетам с вопросом: «Кто идет домой?»
Горчаков из-за этого издевается надо мной во всю мощь своего остроумия. Как-то у меня болело ухо и в придачу под носом выскочила гигантская простуда. Про «Зовиракс» в те дремучие времена еще не слышали, и я отсиживалась дома, боясь глянуть на себя в зеркало. И тут, как на грех, позвонил Горчаков с сообщением, что опера из РУВД едут в Москву и могут срочно отвезти в пулегильзотеку объекты с последнего убийства, а они у меня в сейфе, и ключи только одни, мои. Пришлось подниматься и ехать на работу. Свое безобразие я замаскировала как могла: надела темные очки, забинтовала распухшую щеку до самого носа, чтобы по возможности скрыть простуду, и нахлобучила меховую шапку. Дело было уже под вечер; я приехала в контору, открыла сейф, отдала Горчакову пули и собралась уходить. Он, сидя за столом у себя в кабинете, поднял на меня глаза, долго рассматривал мой камуфляж, потом невинным тоном спросил: «Маша, а ты домой через скверик пойдешь?» — «Естественно, а как же иначе?» — ответила я. Этот змей бросил на меня непередаваемый взгляд, после чего елейным голоском сказал: «Бедные хулиганы!»