CITY

Как это, Шатци?

Завтра узнаете. Завтра.

Почему?

Я сказала, завтра, значит, завтра.

Завтра?

Завтра.

В первый раз я увидела Шатци там, в читальном зале. Она села рядом и спросила:

— Все в порядке?

Не знаю, почему, но я приняла ее за Джессику, одну из университетских девушек, приходивших на практику. У той было что-то с бабушкой, тяжелая болезнь, кажется. Я спросила, как себя чувствует бабушка. Она ответила, мы разговорились. И лишь потом, разглядев ее хорошенько, я поняла, что это не Джессика. Вовсе не Джессика.

— Вы кто?

— Меня зовут Шатци. Шатци Шелл.

— Мы уже встречались?

— Нет.

— Тогда привет, меня зовут Рут.

— Привет.

— Вы на практике?

— Нет.

— Медсестра?

— Нет.

— А чем вообще занимаетесь?

Она помедлила с ответом. Потом сказала:

— Вестернами.

— Вестернами?

Я не припоминала такого слова.

— Да, вестернами.

Вроде бы это как-то связано с пистолетами.

— И сколько их у вас?

— Один.

— Хороший?

— Мне нравится.

— Покажете?

Так все и началось. Случайно.

Фил Уиттачер улыбнулся.

— Не стоит на меня давить. Одно дело — остановить часы, другое дело — остановить время.

Джулия поднялась — резко поднялась — подошла к иностранцу, совсем близко. Посмотрела ему в глаза, пристально.

— Уж вы мне поверьте: с Клозинтауном то же, что с часами.

— Как это, мисс?

И тогда Джулия рассказала:

— Хотите верьте, хотите нет, но тридцать четыре года, два месяца и шестнадцать дней назад кто-то разорвал время в Клозинтауне. Поднялся сильный ветер, и все часы в городке разом остановились. Их так и не смогли исправить. Даже те, огромные, которые наш брат поместил на деревянную вышку в центре Мэйн стрит, а сверху была цистерна с водой. Он очень ими гордился, каждый день сам заводил. Таких больших не было на всем Западе. Их звали «Старик», потому что шли они медленно и напоминали старого мудреца. В тот день они остановились и больше не ходили. Стрелки застыли на 12.37, так что напоминали слепца, неотрывно глядящего на тебя. В конце концов решили закрыть циферблат досками. Сегодня они напоминают цистерну поменьше рядом с той, огромной. Но внутри он. Застывший. Вы считаете это выдумкой? Слушайте дальше. Одиннадцать лет назад сюда приехали строители-железнодорожники. Говорили, что собираются провести линию через город, чтобы соединить Южную линию с районом прерий. Они купили землю, начали ставить вехи. И тут обнаружили любопытную вещь: все часы встали. Вызвали специалиста из столицы. Человечек весь в черном, который почти не говорил. Он провел здесь девять дней. Привез с собой непонятные устройства. Не переставая разбирал и собирал обратно часы. Измерял все: яркость, влажность, исследовал даже ночное небо. И конечно, ветер. Наконец он объявил: часы делают что могут, проблема в отсутствии Времени. Да, тот человечек почти попал в точку. В чем-то разобрался. Нет, время-то отсюда не исчезло. Но дело в том, что оно не такое, как везде. Чуть торопится или чуть запаздывает. Во всяком случае, оно бежит там, где часы не могут его обнаружить. Строители призадумались. И сказали: не очень-то хорошо проводить дорогу через места, откуда исчезло время. Может быть, они представили поезд, как он проваливается в ничто и навсегда исчезает. Затем продали купленную землю и стали тянуть дорогу западнее. Подумаешь, трагедия — тот, кто привык жить без судьбы, обойдется и без железной дороги. С тех пор ничего не случалось. То есть ветер не прекращается ни на секунду, и не увидишь идущих часов. И так может продолжаться вечно. В месте, где разорвано время, все может длиться вечно. Но это нелегко. Без часов можно прожить, а без судьбы — сложнее. Тащить груз жизни, в которой нету встреч. Это город изгнанников, людей, высланных прочь из самих себя. Наверное, у нас осталось два выхода: как-то заделать прореху во времени или убраться прочь из города. Мы хотим умереть здесь, и чтобы в этот день не дул ветер. Вот почему мы пригласили вас.

Фил Уиттачер хранил молчание.

— Дай нам умереть в назначенный час, парень, и чтобы пыль не лезла в глаза.

Фил Уиттачер улыбнулся.

Он подумал: сколько в мире повернутых.

Он подумал о человеке в черном и почему-то представлял его пьяным: опершись на стойку бара, тот выслушивает всякую хрень.

Он подумал о Старике: правда ли это самые большие часы на Западе.

Он подумал о трех своих великолепных часах, показывающих время Лондона, Сан-Франциско и Бостона. О часах, которые не ходят.

Он взглянул на двух старух, держащих дом в идеальном порядке, дрейфующих в не своем времени.

Голос его прояснился.

— Хорошо.

И еще:

— Что нужно сделать?

Джулия Дольфин улыбнулась.

— Завести те часы.

— Какие часы?

— Старика.

— Почему именно его?

— Если он пойдет, то все остальные тоже.

— Это всего лишь часы. Они не изменят ничего.

— Ваша задача — завести их. А дальше произойдет то, что должно произойти.

Фил Уиттачер задумался.

Фил Уиттачер помотал головой.

— Бред какой-то.

— Что, наложил в штаны, приятель?

— Моя сестра спрашивает, не питаете ли вы, случаем, чрезмерного доверия к своим способностям…

— Не наложил. Я только говорю, что это бред.

— Вы и вправду считаете, что за такие деньги вам должны предложить нормальную работу?

— Моя сестра говорит, что мы платим тебе не за рассуждения о том, бред это или нет. Заведи часы, больше от тебя ничего не требуется.

Фил Уиттачер встал.

— По-моему, это полный идиотизм, но я все сделаю.

Джулия улыбнулась.

— Мы были уверены в этом, мистер Уиттачер. И мы вправду вам благодарны.

Мелисса улыбнулась.

— Поимей в зад этого ублюдка. И без церемоний.

Фил Уиттачер поглядел на нее.

— Это не поединок.

— Конечно же, поединок.

Музыка.