Преступление

— А, Косси, — он вскочил из-за стола при виде меня, — вот так приятная неожиданность! Садитесь, садитесь. Ну, как дела?

— А-а, — протянул я. — Ничего нового, Клинт. Все одно и то же.

— А что — я слышал, вашу кандидатуру выдвигают в федеральную комиссию? Я как раз собирался позвонить и спросить, не могу ли я чем-то посодействовать? Письмо написать или замолвить пару словечек в нужных местах. Мне думается, я пользуюсь некоторым влиянием и...

— Очень любезно с вашей стороны, Клинт. Но нет, ничего такого не требуется. Господи, да что мне делать на федеральном уровне! Я растеряюсь, ей-богу. Я даже не представляю, как там действовать.

— Ну-ну, я бы так не сказал.

— Вот кто им действительно нужен — это кто-то вроде вас, — продолжал я. — Достойный человек и с большим опытом общественной деятельности. Кстати, полагаю, вы знаете, что вашу кандидатуру тоже рассматривают?

Он был совершенно ошеломлен. Ну совершенно. Так он и выразился.

— Ну, Косси, не знаю даже, что и сказать. Не то чтобы, конечно, у меня совсем не было шансов, но...

— А почему бы и нет. Мне думается, у вас превосходные шансы. Если я, скажем, возьму самоотвод, окажу вам такую небольшую услугу, то отчего же...

— Да, но я не могу просить вас об этом. Я, разумеется, весьма признателен, однако...

— А вам и не надо просить. Просто я выполню свой гражданский долг. В конце концов, если вы готовы проиграть в финансовом отношении ради принятия такого назначения, я, естественно, поддержу вас повсюду.

— Ну, это очень мило с вашей стороны. — Он в задумчивости поглядел на свой стол, двигаясь туда-сюда в кресле на колесиках. Потом вздохнул, покачал головой и взглянул на меня. — Косси, — сказал он, — вы просто мерзавец.

— Я имел в виду только это, и ничего более. Никаких дополнительных условий.

— Я знаю. Вот это и делает вас таким сукиным сыном. Черт возьми, это непорядочно. Будь в вас хоть капелька гуманности, вы бы открыто предложили мне дать взятку.

Я рассмеялся, и он тоже. Довольно деланно, думаю. Потом предложил сигару, протянул мне спичку. Рука его дрожала, и он ее быстро спрятал.

— Ну, теперь о молодом Тэлберте, — начал он. — Полагаю, вы здесь представляете его интересы? Ну что ж, я хочу сделать все возможное, Косси. По-моему, мальчик более заслуживает жалости, нежели осуждения. Он совершил трагическую ошибку, очень серьезную, но я не могу рассматривать его в качестве преступника в обычном смысле слова. Я...

— И он ведь во всем признался, мы должны принять это во внимание, не так ли, Клинт?

Кресло под ним поскрипывало, он угрюмо посматривал на меня, сложив руки на животе. Ведь я его спародировал в точности. Он нахмурился и выпрямился.

— Все это грязные инсинуации, Косси. Вы что, хотите сказать, его конституционные права были нарушены?

— Нет, конечно. Мне трудно даже выговаривать столь сложные словосочетания. Я только говорю, что вы заморочили малому голову до полусмерти. Он теперь у вас и в убийстве Господа Бога признается.

— Ну, в этом-то случае виновников хватает.

Я посмеялся и признал его полную правоту. Потом вытащил сигару изо рта и стал ее исследовать. Черт бы его побрал, мерзавца. Он сам не понял, что сказал. Однако же сказал. Черт его дери, черт...

— Косси, — произнес он. — Все это такая гадость. Мне очень стыдно. Простите меня.

— Да вы что? Я вас просто подкалывал. Ничего такого вы не сказали. Слушать даже не хочу. Так вот...

— Косси, друг мой. Я...

— Я вам говорю, слушать не желаю! Понятно? Я... я... черт, и это вы называете сигарами? Их бы надо подавать с солониной.

— Ну ладно. Косси, — усмехнулся он. — Будет вам.

— Ну, вернемся к признанию, Клинт. Вот как я это расцениваю. Алиби у мальчика нет; известно, что у него были некие отношения с девочкой. Всего-то навсего, а газеты на него накинулись, вот чего я не могу понять, кстати...

— А, газеты, — отмахнулся он, — я, Косси, никогда на них не обращаю внимания.

— И одно это делает вас уникальным. Но так или иначе вы пришли к совершенно неверному заключению о виновности мальчика и решили, что будет, так сказать, справедливо подвигнуть его к признанию этой вины. И настойчиво добивались этого, покуда он не сломался. Вы, конечно, делаете свое дело, так как вы его понимаете, но...

— Косси, вы совсем не правы. Я с ним беседовал на протяжении некоторого времени, но без всякого принуждения. Он был волен как отстаивать свою невиновность, так и признать вину. Это его собственные показания, сделанные по собственной воле и его собственными словами.

— Вам так кажется. Вы же не можете делать свое дело не будучи убеждены в этом. Но послушайте моего совета, Клинт. Не выносите на суд эти признания. Иначе я вас разделаю под орех.

— Ну хорошо. Конечно, если вы хотите, чтобы с мальчиком обошлись как с закоренелым преступником...

— А вы-то на самом-то деле что думаете?

— Ну, Косси, конечно, я так не считаю. Он ваш клиент, и я никоим образом не должен оказывать на вас влияние. Но, полагаю, и вы и я могли бы поговорить с кем-то из судей — специалистов по делам малолетних, ну хоть со старухой Мигэн, и, думаю, она бы поделилась с нами весьма ценными соображениями и рекомендациями.

— Например?..

— Ну, — он пожевал губами, — скажем, исправительная школа? До достижения им совершеннолетия?

Я промычал что-то неопределенное.

— М-да. Может, вы и правы. Косси. Может, и так. Если мальчик не отвечает за содеянное, да и как, откровенно говоря, ребенок может отвечать, почему он обязательно подлежит наказанию? Он не преступник, он просто болен. И нуждается в хорошем лечении. Может быть, стоит поместить его в лечебницу, — несомненно, краткое пребывание там — скажем, в пределах, ну, года или полутора — полностью поставит его на ноги и вернет обществу. Или даже месяцев за девять. Думаю, могу гарантировать максимум девять месяцев. Полагаю, я смогу доказать суду — все это в основном вопрос времени и отдыха, и...

— Не-ет. Не годится.

— Ну так скажите сами. Вы-то что предлагаете, Косси?

— Полное оправдание. Безоговорочное. Мальчишка разволновался, выдохся. Он не осознавал, что говорит.

— Чепуха. Да вы что!