Дикая ночь

— А ты хочешь, чтобы я был не против? — спросил я.

— Да. — Она кивнула. — Понимаешь, мне... наверное, я веду себя совсем не так, как должна... но начинать прямо здесь, в доме Джейка... Я это сделаю, если ты скажешь, но...

— Все в порядке, — успокоил ее я.

— Ты не сердишься, Карл? Понимаешь, что я хочу сказать?

— Думаю, что да, — ответил я, — и пока меня это устраивает. Но если ты немедленно отсюда не уйдешь, я не знаю, как долго мне удастся сохранять благоразумие.

Она бросила на меня дразнящий взгляд, слегка наклонив голову к плечу.

— Может быть, я еще передумаю, — сказала она. — Может быть, я проснусь как-нибудь ночью и...

Я попытался ее схватить. Смеясь, она отпрянула назад и подбежала к двери. Она кусала губы, потом прошептала: «Спокойной ночи, милый» — и выскользнула из комнаты.

Я хорошо спал в эту ночь. На следующее утро не произошло ничего необычного. Я встал около девяти, когда мистер Кендэлл и Руфь уже ушли, и сам приготовил себе завтрак. Я поел не торопясь, думая, что ко мне, возможно, присоединится Фэй, но она так и не появилась. Поэтому я вымыл тарелки и отправился на вокзал.

Лонг-Айленд в этот день был хорош, как никогда. Через час я уже был в Нью-Йорке. Первым делом я забрал заказанный костюм и устроился в отеле. В шесть часов я позвонил Боссу из уличной кабинки. Потом я пешком дошел до «Автомата» на пересечении Сорок второй и Бродвея и стал ждать.

Фруктовый Пирог подкатил к заведению ровно в семь. Я сел в «кадиллак», и мы поехали к Боссу.

Глава 8

Вы наверняка слышали о Боссе. Все его знают. Не проходит и месяца, чтобы газеты не напечатали о нем статью или не поместили его снимок. То он предстает перед какой-нибудь государственной следственной комиссией. То устраивает большой политический обед, где болтает и смеется с теми самыми людьми, которые недавно допрашивали его в суде.

Босс — крупный импортер. Он контролирует торговый флот, винокуренные заводы, ипподромы, биржи, телеграфные агентства и страховые общества.

Он один из крупнейших независимых предпринимателей в стране, но не потому, что конфликтует с профсоюзами. Он является учредителем двух старых солидных профсоюзов, участвует во всех их организационных делах и получает письма от известных профсоюзных лидеров с благодарностями за «выдающийся вклад в борьбу за права американских рабочих».

Босс устраивает скачки — и поддерживает законопроекты о запрете азартных игр. Он может доказать, что поддерживает эти законопроекты, но вы не можете доказать, что он зарабатывает на скачках. Он владеет винокуренными заводами — попробуйте это доказать — и участвует в движении за трезвость. Он контролирует ссудные кассы — точнее, людей, которые их контролируют, — и выступает в поддержку законов, запрещающих ростовщичество.

Босс приложил руку к защите ребят из Скоттсборо[1]. Босс брал на поруки больших шишек из ку-клукс-клана.

Никто и ни в чем ни разу не поймал его за руку.

У него слишком много денег, слишком много власти, слишком много связей. В чем бы вы его ни обвиняли — это пустая затея.

Босс жил в большом каменном особняке на Форест-Хиллз. Естественно, он был не женат — впрочем, я не знаю, почему говорю «естественно», — и жил с одним-единственным слугой, невозмутимым японцем, который впустил нас в дом.

Слуга провел нас в гостиную, где нас ожидал Босс. Через минуту он уже жал мне руку, сиял улыбкой, расспрашивал о поездке на восток и говорил, как он рад меня видеть.

— Жаль, что не смог побеседовать с вами перед вашим отъездом в Пирдэйл, — сказал он своим мягким, приятным голосом. — Я уверен, что вы нуждались в моем совете.

— Я подумал, что лучше не терять времени зря, — ответил я. — Занятия в колледже уже начались.

— Конечно. Безусловно! — Он выпустил мою руку и указал на кресло. — Но сейчас вы все-таки здесь, и это самое главное. — Он с улыбкой сел и кивнул Фруктовому Пирогу: — Замечательно, не правда ли, Мерф? Мы не могли бы найти человека лучше, чем Малыш Биггер. Разве я не говорил тебе, что он стоит любых усилий, которые мы потратим на его поиски?

Фруктовый Пирог хмыкнул.

— Может быть, расскажете мне, как вам это удалось? — спросил я. — Как вы меня нашли?

— Почему бы и нет. Хотя вряд ли это вас сильно удивит.

— Пожалуй, не слишком сильно, — согласился я. — Конечно, я и сам могу догадаться. На востоке я сильно засветился, и у меня были проблемы с легкими...

— А также с зубами и с глазами...

— Потом вы предположили, что я отправлюсь на запад. Что мне придется заниматься всякой неквалифицированной уличной работой. Что я подлечу свои зубы и зрение — не там, где живу, а где-нибудь поблизости, — и буду чертовски осторожен, чтобы создать себе новую репутацию. И...

— И все в том же духе, верно? — Он усмехнулся, продолжая улыбаться. — Зубы и контактные линзы, разумеется, сыграли решающую роль.

— Но полиция знает обо мне столько же, сколько вы. Может быть, даже больше. Если вы смогли меня найти, почему они не могут?

— А, полиция... — произнес он. — Эти бедняги. У них столько всяких забот, проблем и ограничений. Так много надо сделать, и так мало тех, кто может это сделать.

— За меня обещано вознаграждение. Примерно сорок семь тысяч, как я слышал в последний раз.

— Но, дорогой мой Чарли, мы же не можем тратить государственные фонды на то, чтобы выплачивать вознаграждение полиции! Если бы они проводили розыски в личное время и за собственный счет, тогда...

— Да, — сказал я, — но...

— Какой-нибудь амбициозный частный сыщик? Нет, нет, Чарли. Я понимаю, что вас должна беспокоить эта мысль, но она безосновательна. Даже если бы вас действительно нашел некий своекорыстный или жаждущий славы гражданин, что бы он от этого получил? Кто бы ему поверил, что вы, такой тихий и скромный юноша, и есть наемный убийца? Вас никогда не арестовывали, не делали снимков и не снимали отпечатки пальцев.

Я кивнул. Он с улыбкой развел руками:

— Видите, Чарли? А мне не надо ничего доказывать. Мне достаточно просто знать. Чтобы я мог обратиться к вам с просьбой — слово «требование» мне кажется неподходящим — о сотрудничестве, на которое вы любезно согласились. А полиция, суды... — Он пожал плечами. — К чему все это!

— Есть еще один момент, который я хотел бы прояснить, — сказал я. — Меня устраивает эта работа, но она должна стать последней. Я не хочу продолжать там, где остановился в прошлый раз.

— Разумеется. Разве... Мерф, ты ему не говорил?

— Раз двадцать, не меньше, — ответил Фруктовый Пирог. Босс задержал на нем долгий взгляд. Потом снова повернулся ко мне:

— Я даю вам слово, Чарли. Использовать вас снова будет просто неразумно, даже если бы мне этого хотелось.

— Отлично, — кивнул я. — Это все, что я хотел знать.

— Рад, что мы прояснили ситуацию. А теперь давайте займемся самим делом...

Я рассказал о том, что произошло в Пирдэйле: о моем столкновении с Джейком, о работе в пекарне и о разговорах с шерифом. Он выглядел довольным. Он без конца улыбался и кивал, повторяя «отлично», «превосходно» и тому подобное.

Потом он задал мне один вопрос, от которого я на минуту онемел. Я почувствовал, как к щекам приливает кровь.

— Так что? — спросил он снова. — Вы сказали, что шериф получил отзывы о вас вчера днем. Джейк оставался этой ночью в доме?

— Я... — Я сглотнул слюну. — Не думаю, что он был в доме.

— Вы не думаете,что он был в доме? То есть вы этого не знаете?

Разумеется, я знал. Это была единственная вещь, которую я знал наверняка. Я был абсолютно уверен, что он не ночевал дома, но я слишком устал, и мне надо было заниматься Фэй Уинрой, и...

— Это довольно важно, — сказал Босс. Он ждал. — Если его не было дома прошлой ночью, как вы можете быть уверены, что он вообще планирует там ночевать?

1

Имеются в виду судебные процессы, проходившие в 1931 г. в городке Скоттсборо, шт. Алабама, где девять негров-подростков обвинялись в групповом изнасиловании двух белых проституток. Восемь человек были приговорены к смертной казни, один 13-летний подросток — к пожизненному заключению. Приговор был обжалован в Верховном суде США, который пришел к выводу, что местный суд нарушил принцип объективности судебного разбирательства, не обеспечив надлежащую защиту обвиняемых. После многочисленных апелляций все смертные приговоры были отменены, а дело «ребят из Скоттсборо» стало одним из символов борьбы за гражданские права чернокожих.