Страница 12 из 31
Нат вспомнил проповеди, которые часто слышал в церкви.
— А как же насчет «подставь другую щеку»?
— В Библии говорится — подставь другую щеку, если кто-нибудь даст тебе пощечину. Но там не говорится: ляг и позволь другому затоптать тебя до смерти.
— Никогда не думал об этих словах с такой точки зрения. — Нат засмеялся и, вспомнив про «хоукен», опустил взведенный курок. — Ты читал Библию, Шекспир?
— Ага. Случалось.
— И ты веришь во все, что там написано?
— Скажем так — я верю во многие тамошние изречения, но на практике применяю немногие. — Траппер взглянул на друга и, увидев его серьезное лицо, добавил: — Любой, кто заявляет, будто понимает все, написанное в Библии, — шарлатан.
— Это почему же?
— Потому что никто не может знать всего. Ты никогда не задумывался, почему в мире так много религий? Да потому, что дюжина людей, прочитавших Библию, обязательно придут к дюжине разных мнений насчет прочитанного и сделают дюжину разных выводов. Насчет основ все давно сошлись, и все равно находится достаточно поводов для разногласий, чтобы в конце концов люди вцепились друг другу в глотки, вместо того чтобы любить друг друга, как велит поступать Великая книга.
— Я так и не прочитал Библию целиком, — признался Нат. — Родители каждую неделю брали меня в церковь, хотел я того или нет. Я помню все заповеди Господни… И, похоже, одна из них не слишком много значит для здешнего люда, что меня слегка беспокоит.
— «Не убий»? — спросил Шекспир.
— Как ты догадался?
— Потому что ты пошел в своего дядюшку Зика. Когда он приехал на Запад, его беспокоило то же самое. Он прожил всю жизнь в Нью-Йорке, где у человека до самой могилы может не возникнуть необходимость отнять чью-то жизнь, и он не сразу привык, что здесь все по-другому. Однажды Зик спросил меня насчет этой заповеди, и я скажу тебе сейчас то, что тогда ответил ему. Прежде всего, индейцы ничего не знают о десяти заповедях. Если речь идет о враге, воин знает только один закон: убей — или убьют тебя. А что касается черноногих, они убивают всех, кроме своих соплеменников, потому что считают всех остальных врагами, а больше всего ненавидят белых…
— За что? — перебил Нат.
— Некоторые считают, что из-за экспедиции Льюиса и Кларка, хотя я склонен в этом сомневаться.
— И что же такого натворили Льюис и Кларк?
— Льюис — но не Кларк. В тысяча восемьсот шестом году, возвращаясь от побережья Тихого океана, они на некоторое время разделились, чтобы Льюис и его спутники могли исследовать земли у реки Марии. Отряд черноногих пытался украсть у них ружья и лошадей, и Льюису пришлось выстрелить одному из индейцев в живот. Другой член его отряда пырнул ножом черноногого и тоже убил его. Вот с тех пор черноногие и выходят на охоту за белыми.
— Но почему ты считаешь, что причина ненависти черноногих к белым не в этой стычке?
— Потому что племя это было своенравным задолго до того, как с ним повстречался Льюис. Они воюют просто ради войны.
Нат, размышляя над этими словами, огляделся. Они уже поравнялись с последним типи гладкоголовых, и теперь перед ними лежало широкое поле, на котором было полно трапперов и индейцев: некоторые оживленно болтали, другие принимали участие в лошадиных скачках, многие трапперы бегали наперегонки или боролись друг с другом.
— И ты можешь объяснить, почему человек должен мириться с тем, что убийство и жестокость — это способ выжить в дикой глуши?
— Могу, причем приведу самую вескую причину.
— Какую же?
— Это позволяет ложиться спать с чистой совестью.
Неопровержимая логика старого охотника произвела на его спутника большое впечатление.
Когда Натаниэль в первые убил человека, это терзало его много дней, лишая аппетита и сна, и он до сих пор не мог окончательно примириться с необходимостью проливать кровь. В Нью-Йорке, как заметил Шекспир, людям редко приходится убивать; в цивилизации все же есть и свои преимущества.
Над полем гремели радостные крики, гиканье, аплодисменты и ругань участников состязаний.
— Здесь что, все время так шумно? — спросил Нат, повысив голос.
Шекспир кивнул:
— Вплоть до самого последнего дня.
— Наверное, после такого людям придется отдыхать от шума одиннадцать месяцев, — пошутил Нат.
Его слова заглушил пронзительный вопль, который издал человек, скачущий на вороном жеребце. Человек этот был облачен в наряд из оленьей кожи, на его голове красовалась меховая шапка; размахивая над головой винтовкой, он галопом мчался прямо на них.
— Шекспир МакНэйр, ах ты паршивый сукин сын! — взревел он. — Я сдеру с тебя шкуру, как с хорька!
ГЛАВА 7
Траппер внезапно пришпорил свою лошадь и поскакал навстречу, тоже издавая дикий клич и размахивая карабином.
Сбитый с толку неожиданным поворотом событий, Нат решил, что на Шекспира напали, и, подняв «хоукен» к плечу, прицелился в меховую шапку. Но Уинона тут же сжала его руку.
— Нет, муж, нет! — остановила она. Нат уставился на индианку:
— Почему — нет?
— Друг, — ответила Уинона. — Большой друг.
— Это — друг? — недоверчиво переспросил Нат, опуская оружие.
Он увидел, как всадники стремительно приблизившись друг к другу, вдруг резко остановились в самый последний миг, когда их лошади вот-вот должны были столкнуться.
— Шекспир!!! — вскричал незнакомец, широко улыбаясь.
— Джордж! Чокнутый паршивец! — ответил старый охотник.
Они сердечно обнялись, колотя друг друга по спине и оглушительно смеясь.
— Если это не друзья, значит, самая странная пара врагов, каких я когда-либо видел, — заметил Нат, направляясь к ним.
— Не понимаю, — ответила Уинона.
Нат попытался передать эти слова на языке жестов, однако жена его лишь слегка улыбнулась. Стало быть, он не слишком преуспел в своей учебе. Мимоходом взглянув на пустырь, Нат увидел, что там соревнуются в верховой езде. Индеец на гнедой лошади вырвался далеко вперед, человек двадцать подбадривали участников; многие из зрителей при этом прихлебывали из фляжек и бутылок.
— Вот прекрасная парочка — не слишком пухленькая и не слишком худая. Держу пари, они будут очень вкусны, если их как следует приправить.
Нат повернулся к худощавому человеку, с которым только что здоровался Шекспир, и внимательно посмотрел на него.
— Ты людоед? — в шутку спросил он.
— Может, и так, — тот захихикал с безумным видом. — Меня обзывали и похуже.
Шекспир развернул лошадь, чтобы видеть всех троих.
— Разрешите вас познакомить. — Он кивнул на субъекта в меховой шапке. — Это Безумный Джордж. Мы с ним давние приятели.
— Угу, — подтвердил тощий. — Мы лежали в одной колыбели до тех пор, пока мне не надоело, что он то и дело ворует мои пеленки.
Наклонившись в седле, Нат протянул руку:
— Натаниэль Кинг. Рад познакомиться.
Джордж мгновение смотрел на протянутую руку, потом бросил на Ната оскорбленный взгляд:
— Вам известно, молодой человек, что у вас грязь под ногтями?
— Правда? — Нат осмотрел руку.
— Зеленая, как трава, — заявил Джордж и засмеялся.
— Он не такой уж зеленый, как ты думаешь, — встал на защиту своего подопечного Шекспир. — И я не хочу, чтобы ты повсюду рассказывал байки о том, будто он новичок.
— Кто, я? — возмутился Джордж. — Вы обижаете меня, милостивый господин, возводя несправедливый поклеп на мое благородное имя!
— Благородное? — повторил Шекспир и зашелся смехом.
— Не обращай на него внимания, — обратился Джордж к Нату. — У него крыша малость набекрень.
— У меня? — переспросил старый охотник. — Это ты повсюду известен как полоумный со Скалистых гор.
Ухмыляясь при виде их дурачеств, Нат снова протянул руку:
— И все-таки я рад познакомиться с вами, полоумный вы или нет.
— Тогда и я с радостью пожму тебе руку, — сказал Джордж, что и проделал весьма энергично. — Это ты научил молодого человека манерам, Шекспир?