Страница 23 из 25
Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.
У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.
– Вызвали?
Костя кивнул.
– Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?
– Все равно, – сказал Костя.
Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.
Он осторожно открыл дверь.
– Можно, Вера Аркадьевна? – спросила Лина Львовна.
– Входи, Линочка, – сказала Вера Аркадьевна. – Входи и садись. Привела?
– Нет, – ответила Лина Львовна. – Он сам пришел.
– Ну, ученик Шмель, – сказала Вера Аркадьевна, – ты знаешь, зачем я тебя вызвала?
– Не знаю.
– Тогда давай считать. – Вера Аркадьевна вздохнула. – Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса – три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…
Лина Львовна шевельнулась на стуле.
– Ты хочешь что-то сказать, Лина?
– Нет, Вера Аркадьевна, я потом.
– Чуть не сорвал пионерское собрание, – повторила Вера Аркадьевна.
– Я не срывал, – сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно – взрослые!
– Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…
– Я не срывал, – сказал Костя.
– Ты мне дашь договорить? – Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. – Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.
– Мы договорились… – сказал Костя.
– Это еще хуже, – сказала Вера Аркадьевна. – Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?
– Мы про это не договаривались.
Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?
А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже – характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему – понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба – плохой спутник в жизни…»
Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.
«Я слишком много вспоминаю, – подумала Вера Аркадьевна. – Слишком много. Наверное, это уже старость».
– Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошел ты, Шмель? – сказала Вера Аркадьевна.
– Мы ходили на завод.
– На какой завод?
– Откуда нам станки привезли.
– При чем здесь станки?
– Они для школы.
– Теперь понимаю, – сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. – Вы ходили на завод обменять станки? Так?
Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»
– А вы не могли выбрать другое время? – спросила Вера Аркадьевна.
– Мы с вечера договорились, – сказал Костя. – А потом нам объявили про пузырьки. А мы уже договорились…
Вера Аркадьевна внимательно взглянула на Костю. А Костя подумал: «Сейчас она спросит: „Значит, раз вы договорились, то для вас уже не обязательно подчиняться?“
– Вам дали станки? – спросила Вера Аркадьевна.
– Дали. И еще панели дадут, – оживился Костя, радуясь, что разговор уходит в сторону.
– Вы все ходили? – с удивлением спросила Лина Львовна.
– Весь класс! – с гордостью сказал Костя.
– А что ты натворил на собрании? – скучным голосом спросила Вера Аркадьевна.
«Про пузырьки спрашивать больше не будет», – промелькнуло в голове у Кости. И вдруг – на какую-то секунду – у него появилась надежда, что его сегодня не исключат. Ведь уже спрашивает про собрание, а не про пузырьки. Может быть, удастся объяснить Вере Аркадьевне и про собрание?
– Я ничего не натворил, Вера Аркадьевна. Честное слово!
– Почему же на тебя жалуются?
– Кто жалуется?
– Это неважно, – сказала Вера Аркадьевна. – Важно, что жалуются. Будь любезен, отвечай на вопросы.
– Я говорил, что не надо выбирать Дутова, а она говорит – надо.
– Кто «она»?
– Елизавета Максимовна.
– Значит, не «она», а Елизавета Максимовна. Тебе, Шмель, понятна разница?
«Исключит», – подумал Костя. И внезапно все стало ему безразлично. Ему больше не хотелось отвечать. Все они заодно.
– Куда хотели выбирать Дутова?
Молчание. Счастливый горнист с картины победно смотрел на Костю. Дать бы ему, чтобы не трубил!
– Костя, я тебя спрашиваю. – Голос Веры Аркадьевны уже не такой скучный.
– Звеньевым.
– Дутова? – с удивлением спросила Вера Аркадьевна.
– Дутова! – воскликнула Лина Львовна. – Вера Аркадьевна, ведь Дутов…
– Хорошо, Линочка, хорошо… – проговорила Вера Аркадь евна. – Дутова я знаю.
«Может, не исключат?» – подумал Костя.
– Костя, а с уроков тебя тоже напрасно выгоняли?
«Все-таки исключит», – подумал Костя. Ему было очень жалко себя. Он стоял – одинокий и беспомощный. Он отвечал на один вопрос, а ему задавали другой. И весь этот разговор не имел смысла – все равно исключат.
– Я жду, Костя.
– Не напрасно.
– Хорошо, что ты хоть это понимаешь, – сказала Вера Аркадьевна. – Но разве нельзя сделать так, чтобы не выгоняли? Ты думаешь, учителю приятно тебя выгонять? Ты ведь способный мальчик, Шмель…
Голос у Веры Аркадьевны уже совсем не противный. Она смотрит на Костю так, будто ей очень обидно, что есть на свете человек Константин Шмель, который способен сделать много хорошего и не делает этого. А Костя в этот момент думает, что сейчас самое время сказать про ракету и тогда еще можно на что-то надеяться. Ведь Вера Аркадьевна очень любит, когда говорят про ракету.
Но в этот момент Костя замечает, что Вера Аркадьевна бледнеет. Она наклоняет голову, и лицо ее становится беспомощным. Она как будто хочет проглотить что-то и не может. Руки ее шарят по карманам кофты. Она достает стеклянный пузырек. Она делает все это очень спокойно, но в спокойствии этом есть что-то страшное.
– Вера Аркадьевна! – Лина Львовна вскакивает со стула. Вера Аркадьевна открывает пузырек и лижет пробку.
– Вера Аркадьевна, я позову кого-нибудь! – взволнованно говорит Лина Львовна.
– Что с тобой, Лина? – спрашивает Вера Аркадьевна. – Ничего не случилось. Мне просто нужно принимать это время от времени… Так что же, Костя?
А Костя, который не знает, что у Веры Аркадьевны больное сердце, все же понимает – чуть не случилось что-то ужасное. Такое, когда звонят телефонные звонки и приезжает машина «скорой помощи». И люди тогда толпятся у этих машин, как будто это очень важно – заглянуть в лицо тому, на носилках. Костя не знает, что у Веры Аркадьевны бывает так и дома, когда она проверяет тетради, и в трамвае, когда она едет в школу с другого конца города. Косте кажется, что это он виноват во всем. Приготовленные слова вылетают из его головы, и он торопливо говорит. Не для себя – для Веры Аркадьевны, чтобы ей было лучше, чтобы вокруг стало светлее, чтобы все быстрее кончилось.
– Я обещаю, Вера Аркадьевна. Честное слово!
В эту минуту он верит в свои слова. Он верит, что будет собирать пузырьки, дружить с Викой Даниловой, перестанет строить рожи на уроках и дразнить Дутова.