Страница 129 из 136
В тот же вечер в спальне Степаниды Ивановны появился странный господин. У него были черные, густые, как баранья шерсть, волосы и необыкновенно длинные усы. На нем был фрак, красный галстук и скрипящие сапожки. Он прошел из дверей до середины комнаты, снял фуражку с кокардой, поклонился генеральше и раза три топнул ногой, как жеребец, — только что не заржал.
Она приподнялась на локте. «Что это — опять бред? Какой гнусный!» Но поскрипывают сапожки, — ближе, ближе бараньи усы. Господин говорит басоватым голоском:
— Я Фиалкин… Ехал по частным делам, но — вот так штука! — сломался тарантас. Нельзя ли, ваше превосходительство, переночевать у вас?..
С ужасом глядела Степанида Ивановна на господина Фиалкина, не понимала — бред это или сам черт за ней явился?
Он сел на постель, расправив фалды, — впереди всего торчали у него черные усы.
— Так как же насчет ночевки? А кроме того, большой я любитель насчет проклятого… Хи-хи… Насчет этого самого. Хо-хо… Сладкого… Ги-го-го…
Он, как дьявол, зашевелил усами, закрутил носом. Генеральша едва слышно проговорила:
— Кто вы такой? О чем вы говорите? Что вы так странно смотрите?
— Лют я до вашего пола. Ни одной не пропущу. Я мастак. Хо-хо!
— Какой вы страшный.
— Это хорошо, что я страшный. Я до баб, как черт, лютый.
— Так я же старая, что вы…
— Это мы посмотрим. А мне по вкусу.
— Уйдите…
— Нет, грешить — так грешить.
Фиалкин ткнул пальцем Степаниду Ивановну под ребро. Она ахнула и хихикнула. Он ткнул с другой стороны. Тогда она начала смеяться, отмахиваться. Слезы потекли по сморщенному ее личику. Теплая, тягучая паутина поползла по всему телу, затягивала лицо, застилала глаза.
А Фиалкин гудел, ржал, щекотал пальцами. Черные усы шевелились, вставали дыбом. Басок все гудел о каких-то брошках, червонцах… Генеральша ежилась, собиралась в комочек… Не сводила глаз с этого человека. Но он уже расплылся в глазах. Быстро-быстро наматывалась вокруг нее паутина. Это он, огромный червяк, обматывал ее, душил…
— Пустите… Мне душно… — простонала Степанида Ивановна. Фиалкин исчез….
* * *
— Старуха-то помирает.
— Врешь!
— Посинела вся.
— Зачем ты ее сразу-то облапил, надо бы легче.
— Я думал, сразу надо.
Афанасий, стоя за дверью, вытирал потное лицо. Один ус отстал у него, не приклеивался. Павлина, таращась, шептала:
— А помрет — деньги сейчас же брать надо да вещи с брильянтами. Закопаем их в землю — и знать ничего не знаем…
— А власти наедут?
— Ну что ж! И — отопремся. И посидим — выпустят… Деньги-то большие… Ну, иди опять к ней, наскакивай.
— Ой, не могу, противно. С души воротит.
— Иди, говорю, напугай ее хорошенько. Один конец…
Афанасий зашевелил усами, втянул голову, растопырил пальцы и пошел к постели. Но генеральша уже не видела его. Лежа на бочку, она только часто-часто стонала. Крошечное тело ее потрясали мелкие судороги.
— Кончается? — зашептала Павлина, просовываясь в дверь. Афанасий и Павлина сели на кровать, глядели на генеральшу, ждали. Павлина вынула из кармана юбки два пятака — прикрыть глаза покойнице. В это время на дворе усадьбы малиново, весело залился колокольчик.
Афанасий сорвал с себя усы и побежал на крыльцо. Павлина грохнулась около генеральшиной постели и заголосила на три голоса сразу. К дому подкатила коляска, в ней сидели Сонечка и Илья Леонтьевич.
Степаниду Ивановну похоронили. В ларчике ее, среди драгоценностей, было найдено завещание Алексея Алексеевича. По его воле все движимое и недвижимое имущество Гнилопят, в случае его и генеральшиной смерти, переходило Сонечке Смольковой.
Сонечка сказала, что не хочет жить в Гнилопятах. Она просила все в доме оставить стоять на своих местах, как было при генерале и генеральше, и дом закрыть наглухо. С утра до ночи рабочие стучали молотками, заколачивая досками двери и окна. Гулко раздавались удары по пустым комнатам.
В один из этих печальных часов Сонечка сидела у пруда, по-осеннему синего и прозрачного. Осыпались последние листья. Сонечка думала:
«Промчится жизнь. Приду когда-нибудь осенью и сяду на эту скамью. Пруд будет таким же ясным. Наклонюсь и увижу себя, — седые волосы, потухшие глаза. Будут стучать молотки, заколачивая за мною дверь. Как прожить мимолетную жизнь? Как остановить из этого потока хотя бы одну минутку, — не дать ей утечь?»
Сонечка подумала о недолгой женской жизни, о муже, — вздохнула и покачала головой: муж припомнился ей, словно вычитанный из какой-то пыльной книжки.
Долетел из-за рощи удар колокола, — в монастыре звонили к вечерне. Сонечка обернулась и долго слушала и снова опустила голову.
«Нет, этот зов не для меня. Успокоение? Нет!» Тревожно билось сердце, — молило: «Хоть гибели, хоть горьких слез, но жить! жить! жить! Не бродить в сладком тумане, в очаровании, как прежде, но жить! Гореть, как куст, раскинув огненные руки к этому синему небу, к этой печальной земле… Прими, вот я вся взвилась огнями перед тобой!»
КОММЕНТАРИИ
Краткая автобиография
Впервые напечатана под заглавием «Мой путч» в журнале «Новый мир», 1943, № 1, январь. Написана в конце 1942 года по просьбе отдела кадров Академии наук СССР, действительным членом которой был А. Толстой.
Дополненная и с некоторыми исправлениями стилистического характера, озаглавленная «Алексей Толстой «Краткая автобиография», вошла в книгу А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)» изд-ва «Советский писатель», М. 1944.
Эта автобиография самая поздняя по времени написания и наиболее полная. Кроме нее, А. Толстым написаны автобиографии: в 1913 году («Русские ведомости», 1863–1913 гг. Сборник статей, М. 1913); в 1916 году (осталась в рукописи); «О себе» («Новая русская книга», № 4, 1922); в 1928 году (книга «Писатели», изд-во «Современные проблемы», М. 1928); в 1929 году «О себе» (I том Собр. соч. ГИЗ и изд-во «Недра», 1929); в 1933 году «О себе» («Литературная газета», 1933, № 4–5, 29 января).
Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», с исправлением явно ошибочных фактических данных и дат.
Повести и рассказы
Старая башня
Впервые напечатан в журнале «Нива», 1908, № 21, май.
В автобиографической заметке «О себе» А. Толстой вспоминал о «Старой башне»: «В 1908 году напечатал первый рассказ в «Ниве».
Материалом для создания произведения послужили впечатления от пребывания на Невьянском металлургическом заводе (Урал), на котором писатель проходил практику после окончания 4-го курса Технологического института, в мае 1905 года. В то время по России прокатилась очередная волна стачек и революционных выступлений пролетариата. Бастовали и рабочие Невьянского завода. На этом фоне и развертывается сюжет рассказа.
Мистический бой часов, который является причиной забастовки, таинственные силы, вызывающие трагическую гибель инженера Трубы, пытающегося снять колокол, были данью молодого писателя символизму.
В новой редакции рассказ «Старая башня» вошел в сборник «Гамаюн» (1911), изданный в пользу пострадавших от землетрясения в Семиреченской области. Переработка преследовала цель придать реалистическую мотивировку финалу рассказа.
Второй вариант концовки наводит читателя на мысль, что убийца Трубы техник Петров. Писатель подчеркивает озлобленность Петрова, его нарождающуюся ненависть к счастливому сопернику, дает понять, что техник лазил на башню заводить часы.
В процессе редактирования рассказ подвергся и стилистическим исправлениям.
В дальнейшем рассказ «Старая башня» автором не переиздавался. Печатается по тексту сборника «Гамаюн», II. 1911.