Страница 40 из 44
Проблему составлял для него вопрос «как сделать», а не «что сделать». Начитанность восполняла Валерке нехватку собственного жизненного опыта, и тут он поступил в полном соответствии с рекомендациями своих наставников.
В пятницу на экране ермолаевского клуба шел старый и вечно молодой фильм «Большая жизнь». Сразу после занятий Валерка купил два билета на девять часов пятнадцать минут вечера и сходил сначала в домики, потом на Долгую гору, в Шахты.
К тому, что встретят его без энтузиазма, он был готов. Но все обошлось даже проще, чем он думал.
– В кино?.. – переспросила Ксана. – Пойдем.
Валерка оторвал один билет и положил его на стол, рядом с альбомом гербария.
– Я тебя, Ксана, у входа в парк подожду, ладно?.. У ворот. В девять. Договорились?
– А пусть они у тебя, зачем ты оторвал? – спросила Ксана, возвращая ему билет.
Валерка отстранился:
– Вдруг тебя не отпустят?
– А я, Валер, теперь не спрашиваюсь, – как-то безразлично сказала Ксана.
Он поморгал своими большущими глазами. Валеркиным ресницам, густым и длинным, могла позавидовать любая девчонка.
– На всякий случай, Ксана, ладно?.. Пусть у тебя. В девять!
На Долгую Валерка не шел, а будто плыл, гордый своим необыкновенным замыслом и заранее радостный чужой, предстоящей радостью, сомневаться в которой оснований у Валерки не было.
А Димка все эти дни старательно изыскивал причины не появляться вечерами возле дома. Одно воспоминание о Хорьке будило в нем какие-то смутные ассоциации, связанные с тем пьяным вечером, подробности которого он совершенно не помнил. И всеми силами хотел вспомнить, и почему-то боялся, что это ему удастся.
Билет у Валерки он взял с готовностью, хотел пошарить в материной сумке деньги, но Валерка махнул рукой:
– Потом как-нибудь! – Напомнил: – В девять. У ворот, хорошо? Я еще кой-куда по делам должен…
– Я буду! – заверил Димка. – Это тебе спасибо, что придумал…
– А! Я и сам-то случайно! – весело отозвался Валерка.
Но дома он неожиданно загрустил.
Они остановились напротив, угадывая и не угадывая друг друга в темноте: Ксана – с одной стороны от входных ворот, Димка – с другой. Потом неуверенно, исподволь пошли навстречу.
– Дима?.. – тихо спросила Ксана.
А он ответил:
– Ксанка?..
Остановились в полушаге друг от друга и от смущения оба глянули по сторонам.
– Ты… в кино? – спросила Ксана.
– Не знаю… – соврал Димка.
Ксана негромко засмеялась и зачем-то утерла глаза ладошкой.
– Всегда он такой…
Они оба догадались о Валеркиной хитрости. Помолчали, словно в чем-то оба сильно виноватые друг перед другом.
– Пойдем к пруду, Ксана?
Она помедлила с ответом, все так же глядя ему в лицо. Помедлила не потому, что колебалась. Просто не верила случившемуся… Одну секунду помедлила. Может быть, две.
– Идем.
И, не сговариваясь, они пошли на то самое место, где уже сидели однажды. И где их, оказывается, видели.
Луна еще не взошла, и темная, тихая ночь окутывала сосны. Лишь на противоположном берегу мерцали уютные огоньки: четыре наверху, вдоль ограды маслозавода, и четыре под ними, в черной воде пруда.
Димка сбросил на траву, на опавшую хвою свой пиджак:
– Садись!
– Да я так… – сказала Ксана
– Ну вот еще!
– Тогда и ты садись, – потребовала она, расправляя пиджак, чтобы не помять рукава.
Они сели. Опять рядышком Плечом к плечу.
На западе стыла по горизонту узенькая темно-багровая полоска зари
Тепло и свет ушедшее солнце взяло с собой, а краску стереть забыло…
И в молчании показалось Димке, будто они только-только что встретились, не там, у ворот парка, а здесь. И надо во многом признаться, многое спросить… Позвал:
– Ксана…
– Что, Дима?.. – тихо, но не встревоженно ответила она.
А Димка не знал, с чего начать.
– Я все время думал…
Она посмотрела на него. Брови ее дрогнули.
– Не надо, Дима…
И, уводя разговор от еще не затронутой темы, она, крепко обхватив руками колени, спросила:
– Почему, Дима, закаты разные все? Вот этой полоски нам больше никогда не увидеть…
– Ксана… – снова позвал Димка. – Что с тобой было?
Она помолчала.
– Ничего, Дима. Притворялась я.
– Неправда, Ксана.
– Ну, сначала… не притворялась. А потом – честное слово.
Димка спросил нерешительно:
– На меня ты ни за что не сердишься?
Положив голову на колени, Ксана обернулась к нему:
– Ну какой ты, Дима!.. Горе прямо!
В глазах ее вспыхивали те крохотные неудержные искорки, что всегда так выдавали ее, когда она хотела быть строгой, а не могла.
– Пойдем завтра в лес, Ксана!
– Пойдем…
И она все так же смотрела на него, положив голову на колени, но уже не пыталась быть строгой.
– Весь лес тебе на гербарий оборвем! – пообещал Димка.
Она по-своему, негромко, засмеялась, чуть приоткрыв губы, и Димка заулыбался в ответ. Снял кепку, бросил ее на траву.
– Зачем ты кепку надел?
– А так! Назло всем!
Ксана опять засмеялась:
– Не надо, тебе не идет кепка.
– А я специально, чтоб не шла, – сказал Димка, – Теперь ладно… не надену больше.
Ксана выпрямилась. Поглядела в небо над головой, где опять, как тогда, редко-редко мерцали звезды. Вспомнила:
– Ой, Дима! Я вчера, кажется, свою звездочку нашла! Честное слово! Сейчас ее еще нет, а попозже. – Оглянулась. – Ты выбрал себе какую-нибудь?
– Я, Ксана, знаешь, твою выберу, – решил Димка.
Она снова засмеялась, уткнувшись лицом в колени.
Потом укоризненно покачала головой:
– Ты прямо грабитель какой-то! Сначала у меня камень отнял, потом и поляну и дуб!.. Теперь звездочку. Так у меня скоро совсем ничего не останется.
– Жалко, да? – спросил Димка.
Ксана покосилась на него:
– Пусть, конечно… Раз уж ты такой… отнимальщик. Я покажу тебе. – Снова покосилась. – Только уж ты, пожалуйста, следи тогда за ней. А то останемся оба…
– Я ее, Ксанка, совсем приколочу к небу! Чтоб не терялась больше.
И снова Ксана засмеялась. А когда Димка слышал ее смех, что-то такое происходило с ним, что вправду хотелось взять, например, и приколотить какую-нибудь ерунду к небу! Или сделать что-то еще, о чем в другое время и думать бы не подумал.
– Все-таки хвастун ты, – сказала Ксана. И повторила: – Горе прямо.
Димка подобрал свою кепку, вывернул ее наизнанку.
– Я, Ксанка, только перед тобой хвастаюсь.
Она ткнула пальцем в подкладку, придавая кепке нормальный вид.
– Зачем?.. – И, снова обхватив колени, задумчиво посмотрела на огоньки в пруду. – Дима… Хорошо тебе в той школе?
– Нет, Ксанка…
– Почему?
– Не знаю.
Ксана улыбнулась ему немножко с упреком. Спросила тихо:
– Чего ты так?
– Да я там, Ксана, и не учусь еще, можно сказать. Футбол гоняю.
– Надо учиться, Дима… – негромко, но наставительно сказала Ксана, обращаясь, должно быть, и к себе тоже.
– Раз надо, Ксана, будем учиться! – с готовностью заявил Димка.
– Только не путай больше примеры по алгебре, ладно? – попросила она.
– Что ты! – заверил Димка. – Я теперь буду по всем предметам ни в зуб ногой!
– Ни в зуб не надо, а так, чтобы все хорошо. Я тоже буду.. Ну, чтобы тебе не стыдно было за меня, да?
– А мне, Ксанка, за тебя никогда не будет стыдно, – сказал Димка.
– Мне, Дима, за тебя тоже, – сказала Ксана. – Ведь стыдно, когда человек… ну, никого не понимает. Когда у него ни доброты, ничего! Одна гадость… За такого стыдно, правда?
– Конечно, правда, Ксана!
Багровая полоска зари мало-помалу темнела, и, когда в мерцающем сиянии выглянул из-за крыш желтоватый диск луны, ее уже не было.
В субботу Леонид Васильевич обнаружил, что проснулся последним. На кухне весело трещала сковорода, Димка над чем-то колдовал возле стола. Леонид Васильевич дотянулся до часов, хмыкнул: время было еще раннее.