Агент Византии

Гарри Тертлдав

Агент Византии

Случайность в истории

(Предисловие Айзека Азимова)

Много раз бывало так, что судьбы человечества зависели от какого-либо единственного события, которое с равной вероятностью могло развиваться в том или ином направлении. Что, если бы Линкольн сказал в тот исторический день: «Я не пойду в театр сегодня вечером, мама. У меня разболелась голова»? Или если бы нацеленный на Франца-Фердинанда Австрийского пистолет Гаврилы Принципа дал осечку?

Любимые мной «случайности в истории» касаются и научных открытий. Лео Сциллард – венгерский ученый, вынужденный покинуть Европу из-за гитлеровских антисемитских гонений. Он знал, что недавно открытое расщепление урана давало возможность для создания ядерной бомбы, и не желал, чтобы Гитлер первым получил это оружие. Ученый прилагал усилия, дабы побудить исследователей хранить результаты своих изысканий в тайне.

Вместе с двумя другими вынужденными изгнанниками Юджином Вигнером и Эдвардом Теллером он смог убедить еще одного эмигранта, Альберта Эйнштейна, написать письмо президенту Франклину Рузвельту с предложением ускорить разработку секретного проекта создания ядерной бомбы, пока ее не успел заполучить Гитлер. Сциллард знал: только Эйнштейн обладал достаточным весом, чтобы к его мнению прислушались.

Письмо отправлено в 1941 году, Рузвельт принял его к сведению и в том же году наконец подписал директиву о продвижении «Манхэттенского проекта».

Он подписал документ в субботу, а у нас обычно неохотно приступают к новым начинаниям в конце недели. Можно представить, как в тот день Рузвельт бросает ручку на письменный стол и с раздражением произносит: «Черт с ним. Подождет. Подпишу в понедельник». Ведь это выглядело бы вполне естественно.

Но Рузвельт подписал бумагу в субботу, шестого декабря 1941 года. Если бы он отложил дело до понедельника, он мог бы и вовсе не подписать директиву, потому что в воскресенье, седьмого декабря, случился Перл-Харбор, и после этого «Манхэттенский проект», вероятно, отложили бы в долгий ящик.

И что могло бы произойти в этом случае? Получила бы Германия первой атомную бомбу? Или бомба так и не появилась бы до конца Второй мировой войны, а потом Советский Союз создал бы ее во время войны «холодной»? Или никто так бы и не сконструировал бомбу? Можно написать три различных продолжения истории, исходя из этого маленького «если бы» – если бы Рузвельт зевнул и сказал: «Подпишу в понедельник».

Описывать историю с подобными «если» непросто. Из одной незначительной перемены следует другая, затем третья, пока дальнейшие события не преобразятся самым радикальным и невероятным образом, вступив в противоречие с тем, что мы считаем реальностью. Или же перемены могут привести к отклонениям, которые в силу особого рода социальной инерции проявятся только позднее и не станут чересчур отличаться от того, что мы называем реальностью, за исключением нескольких любопытных – и забавных – деталей.

Писатели-фантасты порой смело идут навстречу трудностям. Есть два примера, которые я с готовностью вспоминаю на протяжении десятилетий. Один из них – это «Колеса Ифа» Л.Спрэга де Кампа, появившиеся в октябре 1940 года в журнале «Анноун». Речь там шла о временах, когда мусульмане победили в Турской битве, а кельтская церковь взяла верх над римской на Британских островах. Второй пример – повесть «Дарю вам праздник» Уорда Мура, вышедшая в ноябре 1952 года в журнале «Мэгэзин оф фэнтези энд сайенс фикшн». В этом произведении представлен мир, в котором Конфедерация выигрывает сражение под Геттисбергом и добивается независимости. Последний сюжет особенно захватывает, поскольку его персонажи фантазируют о возможных последствиях победы Союза и о неприкосновенности Америки. В результате они воображают поистине утопический мир.

Вот еще одна попытка затронуть тему «если» в истории. Что, если бы потуги Юстиниана восстановить Римскую империю не истощили страну? Если бы Византийская империя смогла сдержать натиск персов-зороастрийцев? Если бы ислам так и не появился, а арабы не покорили Персию и не наносили постоянного урона Византийской империи? Смогла бы Византия спасти греко-римскую культуру и продолжить ее развитие в будущее?

Прочтите плод воображения Гарри Тертлдава.

Предисловие

Я – писатель-фантаст и историк. Не такая уж необычная комбинация, как может показаться на первый взгляд; вот еще несколько примеров: Барбара Хэмбли, Кэтрин Куртц, Джудит Тарр, Сюзан Шварц и Джон Ф. Карр использовали полученные в колледже знания, чтобы глубже и правдоподобнее показать придуманные ими миры. В моем случае связь двух занятий еще крепче. Если бы я не читал научной фантастики, вероятно, я бы не приступил к изучению истории Византии. Я учился в старших классах, когда прочел классическую книгу Л.Спрэга де Кампа «Да не опустится тьма!», в которой автор отправляет современного археолога в Италию шестого века. Я попытался разобраться, что в книге было выдумкой писателя и что соответствовало действительности, и это увлекло меня. Остальное – уже история. Эта книга во многом опирается на мой академический опыт. Она описывает альтернативный мир четырнадцатого века, и в этом мире Мухаммед, вместо того чтобы основать ислам, во время торговой поездки в Сирию обращается к христианству. В результате не состоялись великие арабские завоевания седьмого–девятого веков, которые в нашем реальном мире распространили ислам от Атлантики до Китая. Римская империя (а ее в средневековый период развития в западной науке принято называть Византийской) не уступила завоевателям Сирию, Палестину, Египет и Северную Африку, не была вынуждена вести жизненно важные сражения в Малой Азии и защищать осажденный Константинополь, потеря которого грозила империи крахом.

Освобожденная от давления с востока империя активнее включилась в дела Западной Европы. За века она отвоевала Испанию у вестготов, Италию у лангобардов и южное побережье Франции у франков. Сохранившие независимость западные государства в равной мере завидовали Константинополю и боялись его.

На востоке судьба давнего соперника Рима, Персии, тоже претерпела изменения по сравнению с ее судьбой в нашем мире. Без арабского вторжения Персия осталась великой державой, расположенной к западу от Китая и способной соперничать с Византийской империей на равных. Иногда две страны сталкивались открыто; чаще же они маневрировали, чтобы обрести те или иные выгоды и создать трудности для соперника. Каждая держава продолжала мечтать о недостижимой окончательной победе.

Таков мир Василия Аргироса, солдата и агента империи. Возможно, этот мир консервативнее, чем наш, по крайней мере, он не претерпел столь критических перемен с классических времен. Но ни один мир не может существовать вечно, и Аргирос (как бы ни было печально) осознает это.

Последнее хронологическое замечание: византийцы нечасто использовали Рождество Христово в качестве начала отсчета времени. Etos kosmou (год мира) начинался первого сентября и заканчивался тридцать первого августа, счет велся от сотворения мира, которое византийские ученые датировали первым сентября 5509 года до Рождества Христова. Значит, год 6814 от сотворения мира, когда начинается действие книги, продолжался с первого сентября 1305-го по тридцать первое августа 1306 года.