Страница 4 из 13
«Когда я и Эдуард, – рассказывал он саксонцу, – жили в одной стране и нередко даже под одной крышей, он обещал мне, что если он когда-либо сделается королем Англии, он сделает меня наследником своего трона. Гарольд, я желал бы, чтобы ты помог мне осуществить это обещание, и будь уверен, что, если, благодаря твоим стараниям, я достигну королевской власти, – о чем бы ты ни попросил меня, я на все дам тотчас же свое согласие!» Гарольд, хотя и был до крайности удивлен этим неожиданным доверием, не мог отделаться неясными словами согласия, и Вильгельм сказал ему: «Так как ты согласен служить мне, то надо, чтобы ты обещал мне укрепить замок Дувр, находящийся в твоем управлении. Велел вырыть в нем колодезь ключевой воды и предоставить его в мою власть. Затем тебе надо отдать мне свою сестру, чтобы я ее выдал замуж за одного из своих баронов, и чтобы ты сам женился на моей дочери Аделаиде; я желаю, чтобы, удаляясь, ты оставил мне в залог своего обещания одного из двух заложников, выдачи которых ты требуешь. Он останется под моим присмотром; я тебе возвращу его в Англии, когда явлюсь туда королем». При этих словах Гарольд почувствовал всю опасность своего положения, и которой, сам того не зная, он подверг двух своих юных родственников. Чтобы выйти из тягостного положения, он согласился на словах на все требования нормандца, и тот, кто дважды поднимал оружие для изгнания из своего отечества чужеземцев, обещал чужеземцу же предать главную крепость той же страны; он предоставил себе право нарушить впоследствии это постыдное условие, полагая, что ценой обмана ему удастся купить спасение и покой.
Вильгельм не настаивал более, но он не надолго оставил саксонца в покое. По приезде в замок Байе, Вильгельм созвал своих вассалов и собрал большой совет из знатных баронов Нормандии. Согласно преданиям, накануне дня, назначенного для собрания, Вильгельм повелел взять в городских и окрестных церквях все мощи.
Мощи угодников, вынутые из раки, и целые тела святых были сложены в большом чане, покрытом богатым покровом из золотой парчи, в зале Совета. Когда герцог уселся в своем кресле с обнаженным мечом в руке, увенчанный короной в форме кружка, украшенного металлическими цветами, и окруженный нормандскими властителями, среди которых находился и саксонец, – были принесены две небольшие раки с мощами и положены на золотой покров, закрывавший чан, наполненный мощами.
«Гарольд, – произнес тогда Вильгельм, – я пред этим знатным собранием требую, чтобы ты клятвой подтвердил данные мне обещания: помогать мне достигнуть королевской власти в Англии после смерти короля Эдуарда, жениться на моей дочери Аделаиде и прислать мне свою сестру, чтобы я выдал ее замуж за одного из своих придворных».
Англичанин, вторично захваченный врасплох и не смея отказаться от собственных слов, приблизился к двум ракам с мощами, простер над ними руку и поклялся, что будет выполнять свой договор с герцогом, лишь бы только он дожил до того, и Бог помог ему в этом.
«Да поможет ему Господь!» – повторило за ним все собрание.
Вильгельм тотчас же подал знак: золотой покров был поднят, и открылись мощи святых, над которыми сын Годвина произнес клятву, не подозревая об их присутствии. Говорят, при виде этого он задрожал и изменился в лице, пораженный тем, что поклялся самой страшной из клятв. Помолвка Гарольда с дочерью Вильгельма была объявлена перед тем же собранием, и молодая девушка, не принимавшая участия в этом обмане, сияя от счастья, подала руку отцовскому гостю, который всем нравился, и которого она полюбила. Несколько дней спустя, Гарольд отправился обратно, увозя с собой своего племянника, но покинув во власти нормандского герцога своего юного брата – Вульфнота. Вильгельм провожал его до самого моря и преподнес ему новые подарки, радуясь, что ему хитростью удалось вырвать у главного своего соперника страшную клятву.
Лишь только Гарольд по возвращении на родину явился к королю Эдуарду и рассказал ему, что произошло между ним и нормандским герцогом, король задумался и произнес: «Не предупреждал ли я тебя, что я знаю Вильгельма и что твое путешествие навлечет огромное несчастье и на тебя самого, и на весь наш народ? Да даст небо, чтобы эти несчастия не постигли нас при моей жизни!» Эти слова и эта печаль показывают, по-видимому, что, действительно, вследствие увлечения и неблагоразумия, Эдуард обещал некогда чужеземцу не принадлежавшую ему королевскую власть. Нельзя сказать, поддерживал ли он честолюбивые надежды своего двоюродного брата и после вступления на престол, но за неимением прямого словесного заявления, его явная дружба к герцогу Нормандскому служила подтверждением этого. Впечатление, произведенное по ту сторону пролива описанным выше происшествием, тревожным образом отвечало зловещим предвидениям короля Эдуарда. Здоровье короля Эдуарда, тщедушного от природы, сделавшегося притом чувствительным ко всему, что касалось участи его государства, ослабело. Он не мог скрыть от самого себя, что его любовь к чужеземцам была причиной опасности, угрожавшей Англии. Чтобы заглушить эти мысли, а, может быть, мучившие его угрызения совести, он всецело предался исполнению религиозных обрядов; стал делать большие пожертвования на церкви и монастыри и закончил начатое в его царствование восстановление храма святого Петра на западной окраине Лондона. По всей Англии было объявлено, что освящение нового здания, долженствовавшее произойти очень торжественно в присутствии короля, его семьи и знатных танов, назначено на 28 декабря 1065 года. Но заболевший Эдуард не мог в этот день выйти из своей комнаты. Церемония совершалась без него, и королева Эдит заменяла его там как государя и основателя.
Король Эдуард, серьезно заболевший, протянул, угасая, еще неделю и, наконец, скончался 5 января 1066 года. На смертном одре он постоянно говорил о своих мрачных предчувствиях; ему были ужасные видения, и в припадках меланхолии грозные сцены из Священного Писания приходили ему на ум. «Господь натянул свой лук, – бредил он. – Господь обнажил свой меч, он им размахивает, как воин, гнев свой он выразит в огне и мече». Эти слова внушали ужас танам, которые окружали в эту минуту постель короля.
Как ни ослабела мысль Эдуарда, у него, однако, стало еще силы и решительности объявить эрлам, которые просили у него совета относительно выбора ему наследника, что самым достойным царствовать является Гарольд. Произнеся имя Гарольда, король Эдуард показал себя выше предрассудков и даже выше честолюбивого желания удержать корону в своем роду, так как в Англии тогда находился маленький сын Эдмунда Железнобокого, родившийся в Венгрии, куда отец его бежал во время гонений на датчан. Этот молодой человек, по имени Эдгар, не отличался ни талантами, ни приобретенной славой и, так как он провел все свое детство в чужой стране, едва говорил по-английски. Один Гарольд казался способным противостать угрожавшим опасностям и отвергнуть нелепое обещание, данное им против воли; если бы умирающий король даже и не назначил его Совету к избранию, все-таки имя его единогласно должно было бы быть произнесено всеми.