Страница 22 из 22
— Да что ж ты стоишь? Отдай!
Ресницы вскинулись, глаза открылись — и куда же делось любопытство зверька? — постновато-доверчивые глаза, без хитрости, вся душа нараспашку, читай в ней.
— Возьмите.
Обронила слово, уронила ресницы, смущенный румянец пополз по щекам.
— Спасибо.
Неуклюжие, широкие, сильные руки задели ее пальцы. Оба одновременно вздрогнули.
— Спасибо, — повторил он, не зная, что сказать, как поблагодарить.
— Иди, Галя. И мы сейчас выйдем.
Галя… Мелькнули темные волосы, плечи, покрытые загаром, захлопнулась дверь. Остался оглушающий своим горячим цветом букет и сложный залах влаги, земли, травы, той потайной ароматной прохлады, которая всегда держится у корней. Эта не похожа на ту. Ну и что ж! Нет повторения, но прекрасное не умирает на Земле. Ничто не теряется совсем.
А старик сын от житейской мудрости не заметил смущения своего слишком молодого отца, сказал деловито:
— Возьмите этот букет, он вам пригодится сейчас.
Столетние дубы, корявые, в тупых наростах стволы — наглядное воплощение пролетевшего времени. Столетние дубы и массивные скамейки, густая тень и нервно дрожащие солнечные пятна.
Под деревьями в этом глухом углу парка людно; вооруженные до зубов фоторепортеры, операторы кино и телевидения, ученые.
Посреди пестрой цветочной клумбы — могильная плита. Александр остановился над ней:
БАРТЕНЬЕВ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ
Он не бог, но он возродится!
Александр опустил букет горячих астр на гладкий, нагретый солнцем камень, на могилу, в которой, собственно, лежал он сам. А со всех сторон щелкали нацеленные на него аппараты.
Постоял, кивнул головой и пошел к институту, где с разных материков собрались ученые, корреспонденты, общественные деятели слушать его первую лекцию.