Страница 2 из 152
Мужчина легко и проворно, словно ласка или кошка спустился по широкой, полукругом сходящей вниз лестнице, которую только начали облицовывать мрамором, и огляделся. Год назад не было ни лестницы, ни стен, только почерневший растрескавшийся от жара камень и пепел на месте особняка, где некогда царил поэт. Лёгкая усмешка прорезала губы вельможи. Как давно и как нереально то было: балы, атмосфера непринуждённости и веселья, беззаботность и лёгкий смех. Мужчины и дамы в масках, скрывающих лица; музыка, шутки, колкости и блеск, и бархатный голос хозяина дома, от которого что-то обрывалось в сердце. Голос, который, как говорили те, кто его слышал, не забыть никогда. Он вспомнил шепоток, нёсшийся вслед, сдержанные вздохи и взгляды, полные мечтами.
Облизнув внезапно пересохшие губы, вельможа поймал нечаянную, быструю и уже готовую потеряться мысль. «Будет, — решил вдруг, — как было. И пусть время не ходит вспять, а сделанного не изменить, но то прошлое ещё может вернуться».
Внезапно захотелось глотнуть свежего воздуха — промозглого, стылого, сырого, что б умерить биение сердца и заставить отхлынуть кровь от разгорячённых жаром щёк. Пройдя сквозь неотделанный холл, наполнив его чутким эхом, вельможа вышел на крыльцо.
Дождь катился каплями, впитывался в землю, собирался в лужицы. Налетевший порыв ветра взметнул тщательно уложенные белые локоны замысловатой причёски, сыпанул в лицо пригоршню острых холодных капель — колючек, капель — игл.
Вспомнилось как год назад, выйдя из форта, он попал под такой же дождь, колючий, унылый, наводящий тоску. Тогда дождь не казался холодным. В стенах форта Файми словно царила вечная зима, так холодно и стыло там было. В тот день он не знал, что делать, и куда идти. Не было никаких планов, только тоска о потерянных впустую годах. Тоска, неудовлетворённость и злость на себя. И не было знания и понимания того, что случилось за эти четыре года, сколь многое изменилось.
Вельможа поджал губы и чуть заметно качнул головой. А изменилось действительно многое. Зная Ордо, он никак не предполагал, что перемены будут столь разительны. Хотя...кое о чём можно было бы и догадаться.
После того, памятного, бунта Рэна попала в изоляцию от внешнего мира, перейдя в статус Закрытого Сектора. И моментально потеряла все источники сырья, так как свои залежи полезных ископаемых были выбраны рэанами давно и не всегда разумно, а близких планет, что могли бы служить сырьевыми колониями, у Рэны не было.
И, разумеется, старые Гильдии контрабандистов шанс расширить собственную сферу влияния не упустили. Год назад их наблюдалось семь или восемь, а теперь некоторые ушли, считая, что делать им на Рэне более нечего, и надо довольствоваться тем куском, который уже удалось отхватить. Другие же, более осторожные, ещё взвешивали шансы, стоит или нет приходить туда, где уже побывали более рисковые и расторопные конкуренты.
Впрочем, Да-Деган достаточно хорошо знал нравы и обычаи Раст-Танхам, что б не ждать милостей ни от первых и ни от вторых. « Ордо сумасшедший, — тихо прошептал мужчина, — он не знает, в какой капкан сунул лапу, допустив контрабандистов сюда. Не знает и не догадывается. Впрочем, может и знает сейчас, но это уже безразлично».
Вельможа с иронией усмехнулся, вспомнив Ордо. Невысокий человек, обладающий упрямством мула и полным отсутствием великосветского блеска не вызывал приступов раздражения и недовольства, которое появлялось тотчас при упоминании имени Энкеле Корхиды. Порой вельможе казалось, будто старые Гильдии контрабандистов пришли на Рэну благодаря приглашению генерала.
Он ещё несколько минут постоял на ветру, оглядывая то, что осталось от некогда выращенного с любовью и заботой сада; взгляд, отчего — то никак невозможно было оторвать от созерцания руин. Возможно, то шутила свои шутки память, никак не желавшая принять случившееся.
«Дождь, — сказал вельможа сам себе с иронией, — раннее утро и дождь. Даже если Гайдуни и вернулся, он не посмеет явиться так рано. Незачем ждать и нет необходимости созерцать развалины, стоя на ветру. Или Вас, господин Да-Деган столь прельщает перспектива замёрзнуть?»
Он обернулся и пошёл в дом тихим, практически беззвучным шагом. Он умел ходить совершенно бесшумно, словно скользя над полом, а, не идя по его поверхности, и, тем не менее, его перемещения не остались для кого-то незамеченными.
— Господин, — окликнул робкий дрожащий голос.
Мужчина обернулся. На пороге одной из комнат стоял мальчишка, зелёные заспанные глаза, такие же зелёные как у большинства рэан смотрели на него настороженно, выжидающе и беспокойно.
« Вот и ещё перемена, — отметило сознание холодно и отстранёно, — никогда ранее ни на одном из миров Лиги мне не приходилось видеть такое количество беспокойных, а подчас и просто измученных взглядов».
— Что тебе? — спросил вельможа тихо, но голос потревожил эхо и оно, насмехаясь, несколько раз повторило его слова.
— Смотрю, Вы не спите, — поёжившись, проговорил мальчишка, — ходите по дому. Может господин чего-то желает? Так я мигом сотворю.
Да-Деган улыбнулся, вспомнив этого робкого невесёлого паренька, им лично, ещё неделю назад, определённого в кухонную прислугу.
— Отэ? — проговорил тихо и кивнул головой, — Я был бы рад, если бы ты принёс что-нибудь горячее из напитков ко мне в кабинет.
Голова мальчишки склонилась в церемонном и почтительном поклоне, он развернулся и, шлёпая сандалиями, помчался на кухню. А Да-Деган вздохнул, понимая, что его тихий и ровный тон пугает людей подчас более, нежели гневные окрики Ордо и хлыст Энкеле Корхиды.
Он хорошо помнил, как, заговорив первый раз с мальчишкой, перепугал того едва ли не до смерти, и наводила на размышления недавно случайно подслушанная фраза, сказанная одним из рабочих: « Ты не смотри, что наш господин вежлив и тих, это жук ещё тот. Год назад он был нищ и гол, а теперь купается в золоте. Нет, я боюсь его более чем Энкеле Корхиду».
Да-Деган поджал губы и, поднимаясь по лестнице, подумал, что определённая толика истины в словах рабочего содержится, но было горько от восприятия людьми этой истины. « А что ты хотел? -спросил он себя, — что б твой путь был усыпан розами? Но так не бывало никогда, и никогда не будет. Успокойся, всё в непервый раз, и то, что так будет известно заранее».
В кабинете было сумрачно и тихо, книги скучали на столе забытые с прошлого раза, раскрытые или заложенные ленточками пёстрого шёлка, из-за плотных тёмных портьер в комнату не проникало даже капли света; горели светильники, укреплённые на стенах, освещая картины в тяжёлых вызолоченных рамах, старинные дорогие полотна, которые, с превеликим трудом, удалось вернуть с Раст-Танхам. Их было немного, пришельцев из разных эпох, стоивших и каждая, сама по себе, целое состояние.
Мужчина подошёл к одной из них, погладил завитки тяжёлой рамы, не решившись прикоснуться к холсту, улыбнулся искусно выписанным обрызганным росою цветам в изящной вазе и деловитой пчеле выбирающейся из чаши лепестков. «Времена империи Кошу, — подумал, отстранёно, — страшные, гиблые, дикие времена. Закат Рэны, но ведь кто-то и тогда создавал прекрасные шедевры, несмотря ни на что».
Вздохнув, он отошёл к окну, приподняв тяжёлую портьеру, бросил взгляд за окно. Начинался день, но ничто было не в силах разогнать туманную мглистую сырость. Дождь пришёл как всегда нежданно и надолго.
Отойдя к столу, вельможа взял в руки тяжелый том, лежавший на краю. Взгляд стремительно пробежал по строкам стихов и отпрянул, будто обжегшись. Слова «Аюми Файэ» — саги о Странниках явственно зазвучали в мозгу золотым увесистым стихом. Пальцы, унизанные перстнями, дрогнули и выпустили книгу из рук. Томик тяжело, с глухим звуком упал на стол, а мужчина опустился в кресло и прикрыл усталые глаза.
Дрожь, что держала сердце в плену, стала явной. «Сегодня, — подумал вельможа, — если сегодня Гайдуни не вернётся, то это означает только одно, то, что камушки Аюми выйдут всем нам боком». Да-Деган зло посмотрел на томик стихов Ареттара, взял, осторожничая, словно то была гадюка, а не книга, в руки и переложил её подальше в стол.