Страница 150 из 152
И, встрепенувшись, усмехнулся собственной глупости. Отыскав взглядом Рэну, заставил себя улыбнуться. Там, на Рэне был Ордо, там был Рэй, и Донтар Арима, там был сонм старых знакомых и там был дом. Белый дом, похожий на сказочный дворец, окруженный садом, утопающий в ароматах роз и жасмина, с прудами полными темной воды, на которой покачивались белые птицы, и словно смотревшиеся в гладь, отражавшую их гордые силуэты.
Он вспомнил балы, музыку, шутки и колкости, блеск, атмосферу непринуждённости и веселья, беззаботность и лёгкий смех. Мужчины и дамы в масках, скрывающих лица, танцевали, глядя друг другу в глаза. И бархатный голос хозяина дома, от которого что-то обрывалось в сердце, царил в стенах дома. Голос, который, как говорили те, кто слышал его, не забыть никогда.
Облизнув внезапно пересохшие губы, вельможа поймал нечаянную, быструю и уже готовую потеряться мысль. «Будет, — решил вдруг, — как было. И пусть время не ходит вспять, а сделанного не изменить, но то прошлое ещё может вернуться». Посмотрев на знак своих переплетенных пальцев, улыбнулся. «Храни вас судьба, — подумал, вспомнив всех тех, кто был дорог, и отерев выступившие на глаза слезы, — Храни вас судьба...»
За окном падал дождь, накрыв туманной пеленой город, острова на горизонте, съев краски. Тишина была полной, почти ничем не нарушаемой. Дом словно вымер, не слышно было ничьих шагов, только странный человек в белом, расшитом жемчугом, шелке медленно проходил через анфилады комнат.
Одиночество не давило, было скорее желанным, как желанен отдых после трудной работы. И было время, свободное, ничем не занятое, которое он мог потратить на воспоминания и грезы. Последние дни, полные забот и тревог не давали такой возможности. Последние дни были заняты до предела, не оставляя даже минут, которые он мог бы провести сам с собой и собственной памятью. А память, она настойчиво требовала остановиться и побыть одному, помолчать в одиночестве.
За окном падал дождь, и надвигались сумерки. Сумеречный свет бился в окна, путался, заблудившись в портьерах, тух. В доме было сумеречно и пусто. В открытую дверь балкона втекала прохлада и сырость. Остановившись у окна, Да-Деган Раттера скользнул взглядом по городу, укрытому дождем, отыскал силуэт дворца, смазанный потеками воды.
Отчего-то некстати выплыло из памяти лицо Шеби, прекрасное, безмятежное, и словно в яви, почудился легкий звон ее колокольцев, легкий, тихий, схожий больше не со звуком, а с ароматом чудных цветов. Мягкий взгляд синих глаз был спокоен и кроток, обещая что-то, чему не сбыться было наяву.
Да-Деган поджал губы, чувствуя, как сердце пропустило удар, присел на стоявший рядом табурет, опустил голову, украшенную париком с великолепной прической. От этих воспоминаний спасения не было, и нельзя было заставить не вспоминать, нельзя было взять себя в руки и отстраниться.
«Любовь, — подумал он, — только это — единственная сила, которой нам не суметь противостоять. Весь этот мир замешан на любви, мы сами сотканы из нее. Ведь что бы на свет появились мы, миллионы и миллиарды должны были любить, в своей любви восходя к вершинам. Любовь — как безумие, как болезнь, она затмевает разум и толкает на поступки, что никогда иначе б ты не совершил. Любовь — безумие и мудрость».
Он заставил себя улыбнуться, заставил себя подняться и выйти на балкон, к промозглой сырости и холоду, что могли отрезвить, вернуть разум. Ветер взметнул одежду, сыпанув в лицо полные пригоршни капель — колючек, капель — игл. Да-Деган остановился, глядя на мокрый сад, вода бежала по мощеным мрамором плитам двора, устремляясь к морю. Двор тоже был пуст.
Вернувшись в дом, мужчина подошел к камину, пошевелил красные, жаркие угли, отогревая замерзшие руки, потер их. Усмехнувшись, посмотрел на удлиненные, выхоленные, розовые ногти, блестевшие перламутром. На кольца, нанизанные на точеные длинные пальцы.
— Шут, — сказал тихо, обронив слово в темноту. Дом был пуст, только эхо, подхватив это слово, несколько раз ударило его о стены.
Он вспомнил Лию, пришедшую однажды, в такой же стылый, дождливый веер, унеся одиночество, разбив его на мелкие куски, принесшую с собой нечаянную радость. Да-Деган не хотел признаваться, но в этот стылый вечер он был бы рад, если б она сделала то же самое.
Звук тихих шагов разбудил эхо, кто-то вошел в дом, блуждая внизу. Поднявшись, Да-Деган прошел через анфилады комнат, подошел к лестнице, облицованной мрамором, сбегавшей вдоль стены вниз.
— Фориэ? — удивился он, увидев знакомое лицо.
Женщина медленно поднималась по ступеням, идя ему навстречу, где-то внизу, небрежно брошенный на пол, лежал промокшей тряпкой темный шелк ее плаща.
— Добрый вечер, — проговорил вельможа, положив белую, холеную ладонь на позолоченные резные перила, — рад вас видеть, хоть и непонятно, что за сила выгнала вас из дома в этакую непогодь.
— Добрый вечер, — отозвалась женщина, продолжая подниматься по лестнице, удивленно оглядывая убранство дома, отмечая дорогие ковры, статуи, созданные рукой мастера, отмечая гармонию, которая приносила необыкновенную легкость и ощущения парения, от которой кругом шла голова.
— Нравится? — спросил мужчина, небрежно пожав плечами, — Но, думаю, вы пришли не за тем, что б полюбоваться на интерьер. До меня есть дело у господ Стратегов?
— Нет. С чего вы взяли?
Да-Деган, усмехнувшись, подхватил Фориэ под руку, помогая подниматься по ступеням. В его руках жила неожиданная сила, неожиданная для человека, столь изнеженного облика, ее трудно было угадать, глядя на породистое лицо, обрамленное вольным безумием прически, на сияющий шелк, вытянутый, хрупкий силуэт.
— Нет, — повторила она, — Какие могут быть вопросы? Гайдуни вспомнил, как вы говорили, что Иллнуанари вам нужна, лишь для того, что бы ее подставить. Никто вас ни в чем не винит. Вы тонко сделали свою игру. Видите, даже уцелела Рэна. И эта игра похожа на чудо, это и есть чудо. Ну что еще сказать? Я, разве что, могу извиниться, я считала вас подлецом. А вы — игрок.
— Игрок, — усмехнулся вельможа, проводя ее по темным, не освещенным комнатам туда, где горел огонь в зеве камина, где отблески золотили стены.
От цветов, расставленных в вазах, поднимался легкий аромат. Да-Деган неторопливо пройдя по комнате, окинул взглядом полотна старых мастеров, развешенные на стенах, пожал плечами, достав из бара бутыль черного стекла поставил ее на стол, достал бокалы.
— Форэтминское? — усмехнувшись, отметила Фориэ.
— "Поцелуи ветра", — отозвался мужчина, — выпьем за победу, которая нашла нас. Вы ведь не откажетесь?
— За победу? Нет.
Фориэ Арима поднесла к губам фиал с пряным и свежим вином, отпив глоток, поставила его обратно на стол. Да-Деган не пил, вертел бокал в руках, не опуская. Надумав, слегка омочил губы в пьяной влаге. Поставив бокал на стол, прошел по комнате вновь. На его лице отражались отсветы чувств, то заставляя ярко вспыхивать глаза, то набрасывая тень на точеные, правильные черты.
— Прекрасное вино, — заметила женщина.
Он кивнул скупо, сухо, словно мысли унесли его в иной мир, тот, который жил в его душе, невидимый, незримый. Фориэ чуть заметно поджала губы.
— Прекрасный вечер, — проговорил мужчина странным, тихим, ломким голосом, похожим на покрытое трещинами стекло.
— Дождь, — отозвалась Фориэ.
— Завтра он уйдет, — отозвался Да-Деган, выпуская на волю предчувствие, что жило в душе, — рассвет будет туманен, а полдень ярок, как всегда.
Фориэ, пожав плечами, отпила еще глоток вина, смакуя драгоценный букет, впитывая сладость и пряность, чувствуя, как начинает кружиться голова. Было много вопросов, которые хотелось задать, вопросов, которые она не посмела его задать, словно увидев оттенки эмоций, сменявшихся на его лице, боялась потревожить, внеся еще большее беспокойство, унести хотя бы относительный покой, смутить его душу. Было сложно решиться, так же трудно, как переступить черту, прыгнуть вниз со скалы.