Страница 10 из 18
– «Улей». Я «Пчела-один». Готовность номер один набрана. К полету готовы.
– «Пчела-один». Я «Улей». Центральный наземный компьютер сбоев не обнаружил. Вылет разрешаю.
И уже не таким официальным тоном прозвучало:
– Счастливого полета, «Пчелы».
– Спасибо, «Улей».
– Ну что, Игорь, полетаем. – Командир ракетоплана «Х-3», мельком скользнув по экрану небольшого монитора, отображавшего спокойное лицо штурмана, сидящего в отдельной кабине позади командирской, взвел красный тумблер.
– А куда мы денемся, Боря?
И в то же мгновение позади ракетоплана вырвался яркий сноп пламени. Ракетоплан вздрогнул и стремительно покатился по бетонной полосе. Экипаж вдавило в спинки сидений. Автоматика работала безупречно. Отследив необходимое количество оборотов колес, она перевела маршевый двигатель в режим форсажа. Сноп пламени стал похож на могучий горизонтальный водопад, который легко сдернул ракетоплан с бетонки и швырнул в небо.
– «Улей». Я «Пчела-один». Разрешите выполнение программы полета.
– «Пчела-один». Я «Улей». Выполнение программы разрешаю.
Ракетоплан, подняв свой нос, круто, оставляя после себя грохот и настоящую вихревую бурю, стал набирать высоту.
– «Улей». Я «Пчела-один». Прошел звуковой барьер.
– «Пчела-один». Я «Улей». Вас понял.
Небосвод перед носом ракетоплана стремительно чернел. Сразу во многих местах прорезались светлячки звезд. Слева из-за горизонта выкатился желтый диск Луны.
– Командир. Есть первая космическая скорость. Мы на орбите.
Внешне ничего не изменилось – большой черный самолет словно на огненном столбе несся в черноте космоса. Но непререкаемые законы небесной механики уже перевели его в реестр искусственных спутников Земли.
– Командир, до расчетной точки сто двадцать секунд. Перевожу реактор в режим ожидания.
– «Пчела-два», тебя понял. Начинай.
Штурман корабля, двадцатичетырехлетний Игорь Восковцев, в своей кабинке уверенно нажал большую черную кнопку. Бортовой компьютер тут же отреагировал на это событие. И в штурманской, и в командирской рубках одновременно вспыхнул транспарант: «Внимание. Включена программа перевода реактора в режим ожидания».
– Командир. Реактор к запуску готов. Но есть небольшие отклонения.
– «Пчела-два». Подробнее.
– Система диагностики сообщает, что первый контур охлаждения вышел на режим с двухсекундным опозданием.
– Но это в норме?
– Не в норме, но допустимо. Иначе автоматика сбросила бы готовность реактора.
– Понял.
– До расчетной точки двадцать пять секунд.
– О'кей, – согласился командир ракетоплана Борис Ковзан и тут же связался с землей: – «Улей». Я «Пчела-один». При переводе реактора на предварительный режим первичный контур охлаждения вышел с двухсекундным опозданием.
– «Пчела-один». Я «Улей». Это мы отследили. Наш центральный компьютер дал добро на продолжение полета.
– Понял. Полет продолжаю.
– Командир. Мы на месте. Все системы корабля в расчетных пределах. Можно отключать маршевый движок.
– «Пчела-два». Понял. Маршевый двигатель выключаю. «Улей» дал добро на продолжение программы. Включай реактор.
– Есть включить реактор.
Повинуясь приказу человека, автоматика выдала несколько коротких импульсов. Одновременно приятным женским голосом зазвучал бортовой компьютер:
– Десять процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Чуть позже:
– Двадцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Интересно бы увидеть ту девушку, чей голос озвучивает бортовой комп, – неожиданная мысль посетила командира корабля, – наверное, красивая. И зовут ее уж точно не Маша».
Почему-то все пилоты и штурманы называли бортовые компьютеры своих грозных машин ласковым девичьим именем «Машенька», несмотря на то что электронные мозги у их «Машенек» были под завязку забиты не девичьими грезами и глупостями, а различными сценариями ведения боевых действий, включая применение ядерного оружия.
Это желание, очевидно, поднималось из тех же глубин подсознания, которые заставляли человека присваивать женские имена разрушительным тайфунам. Видимо, ирония также входит в основные инстинкты человека.
– Тридцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Конечно, красивая. У такого голоса не может быть некрасивой хозяйки».
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Ракетоплан продолжал нестись в пространстве, готовясь к эксперименту – опробованию нового ядерного двигателя.
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – не стараясь быть оригинальной, продолжала вещать «Маша».
Борис внимательно наблюдал за растущей синей полосой индикатора.
«Сейчас вытянется во всю длину, и все, парни, начинайте испытания. Два предыдущих закончились неудачей, если всего лишь неудачей считать четыре человеческие жизни».
– Восемьдесят процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – ласковым голосом успокоила «Машенька».
Наконец была подведена жирная черта под всей подготовкой к эксперименту.
– Сто процентов мощности реактора. Все параметры в норме. Реактор к переводу в тяговый режим готов. – «Машенька» ненавязчиво предлагала продолжить начатое.
– «Улей». Я «Пчела-один». Реактор к переводу в тяговый режим готов. Разрешите включить тяговый режим.
– «Пчела-один». Я «Улей». Включение тягового режима разрешаю.
Еще раз окинув взглядом приборную доску, командир ракетоплана Борис Ковзан спокойно приказал:
– Давай, Игорь, начинай.
– Есть командир, – тут же прозвучал ответ.
Борис мысленно представил, что сейчас происходит в недрах его корабля. Повинуясь команде, откроются клапана в специальных баках, где под огромным давлением затаился сжиженный углекислый газ. Вырвавшись, он сразу попадет под беспощадные лопатки специальной турбины. Еще более сжатый, он будет безжалостно вброшен в раскаленное чрево ядерного реактора, где, пройдя все круги ада – девять ядерных секций, – раскаленный до десятков тысяч градусов и ободранный до последнего электрона, наконец вырвется на свободу – в холодный, спокойный космос. Вырвется, напоследок лягнув как следует своего мучителя – ядерный реактор, вернее, его сопло. Что в принципе от него и требовалось – получить мощный импульс тяги.
Проектантам ракетного реактора нужно было проскочить, образно говоря, между Сциллой и Харибдой. Реактор должен быть раскален, чтобы хорошенько разогреть проносящийся через него газ, и тот же газ должен забрать тепло, чтобы реактор попросту не расплавился и не взорвался. Правда, были еще два контура охлаждения реактора. Но если процесс пойдет вразнос, они не справятся. Слишком слабы. Ручонками каток не остановишь, особенно если с горки. Предыдущим испытателям не повезло – два экспериментальных ракетоплана взорвались.
«Эх, где б найти такую голубку, которая предсказала бы, как Одиссею, результат эксперимента». Командир просто физически чувствовал, как открываются заиндевелые клапаны и сжиженная углекислота устремляется под лопатки турбин.
Ракетоплан ощутимо вздрогнул и, как застоявшийся конь, рванул вперед. Только вместо победно развевающегося конского хвоста за его кормой вырос другой – огненный.
И вновь откликнулась жизнерадостная «Машенька»:
– Сорок процентов тяги. Все параметры в норме.
– Командир, «Машка» врет. Растет температура первичного контура охлаждения. Но пока в допустимых пределах.
– «Пчела-два». Понял. Продолжаем набор тяги.
– Шестьдесят процентов тяги. Все параметры в норме.
– «Пчела-два». Что там с температурой?
– Почти на верхнем пределе.
– Умеешь ты успокаивать.
– Стараюсь.
– Восемьдесят процентов тяги. Температура первичного контура выше допустимой. Включаю дополнительный насос охлаждения, – бодро сообщила «Маша». И через мгновение, не меняя ласковой интонации, добавила: – Температура первичного контура в аварийном диапазоне. Вывожу реактор в режим холостого хода.