Страница 93 из 97
О. — И сегодня тоже. В мирное время в частях есть картотеки типовых объектов разведки. Изучаются они, а также возможная местность, инфраструктура, климат, варианты действий. Разведчики должны уметь проводить допрос пленных, перебежчиков, опрос местного населения, то есть знать язык, нравы, обычаи, традиции. В случае военных действий может использоваться гражданское платье — «их», разумеется.
В. — В Афганистане, хотя об этом не говорили, спецназ тоже применялся?
О. — В Афганистане были два соединения и армейская рота спецназа.
Контролировали всю территорию страны, обезвреживали караваны из Пакистана с оружием, наркотиками, деньгами. Наши результаты относились на счет десантников — работали под их «крышей», носили, как и сейчас, их форму — слово «спецназ» было тайной.
В. — И в Чечне ваши подчиненные зарекомендовали себя отменно, но хотелось бы услышать об этом из первых уст.
О. — Не было такой операции, где бы не применялись наши люди. Группы ходили в «тыл» боевиков, патрулировали районы и маршруты, упреждали провокации. Вели разведку, в том числе радио и агентурную.
В. — Насколько верны сведения о том, что ваши люди причастны к ликвидации некоторых полевых командиров и даже самого Дудаева.
О. — Чтобы вывезти вертолетом группу на место, откуда Дудаев говорил по телефону в момент гибели, — с высадкой, обеспечением, потребовалось бы часа два. Что же, все это время он говорил?
В. — Понимаю, что в вашей службе есть тайны.
О. — Мне приятно, что вы это понимаете. Не тайна, что среди наших есть раненые и погибшие, восьмерым присвоено звание Героя России.
В. — Гасить новые конфликты, если грянут, придется опять вам. Статус и возможности вашей службы позволяют это делать?
О. — Это глобальный и больной вопрос. К сожалению, прошлый горький опыт не учитывается. В советско-финляндской войне подразделения, подобные сегодняшнему спецназу, составляли около 5 процентов от непосредственно участвовавших в боевых действиях, а в Афганистане уже около 20 процентов. В Персидском заливе, в Панаме тенденция сохранилась, что и предопределило исход боевых действий.
Как мне представляется, войска специальных операций сегодня должны развиваться в первую очередь. Мобильные, подвижные, не обремененные тяжелым вооружением, живучие и экономичные, они способны через несколько часов оказаться в любой точке страны. Просочившись, мы не дадим противнику тронуться с места — так обученная собака на охоте «сажает» медведя или лося. Если по аналогии с американцами, то надо создать ССО под единым командованием, с единым замыслом, подчинив им часть сил военнотранспортной авиации, ВМФ, легких пехотных соединений, тогда спецназ станет палочкой-выручалочкой для Вооруженных Сил и страны.
В. — В чем именно?
О. — Силы специальных операций могут выполнять широкий спектр задач:
борьба с иррегулярными формированиями или, наоборот, поддержка партизан;
поиск и эвакуация экипажей самолетов и вертолетов, сбитых в тылу противника; вызволение из плена; защита собственности и прав России и ее граждан за рубежом; специальные психологические действия — деморализация противника, склонение к дезертирству и сдаче в плен. Во время событий в Персидском заливе благодаря таким действиям американцев сдались в плен около 7 тысяч иракских военнослужащих.
В. — В Великобритании разведывательно-диверсионные войска, которых многие не совсем верно называют «коммандос», были созданы в 1940 году, в США — в годы Второй мировой войны («рейнджерс»). Сегодня те и другие процветают, выполняя перечисленный вами спектр задач. В чем ваши с ними похожесть и отличия?
О. — Цели и задачи в основном схожи, но много и отличий. В частях специального назначения США служат офицеры в звании не ниже капитана, нет рядовых солдат — только сержанты. А мы не можем в ряде случаев принять по контракту достойного человека: деньги, жилье. Но военные конфликты показывают: роль специальных операций в них постоянно возрастает.
Исследования показали: в крупномасштабных боевых действиях противник для борьбы с диверсионно-разведывательными группами вынужден будет отвлекать до 10-15 процентов своих сил в тыловой зоне, в условиях локальной войны — до 20-30 процентов. Это по существу активно действующий фронт на территории противника.
В. — После провала с освобождением заложников в Иране в апреле 1987 года в США была введена должность помощника министра обороны по специальным операциям и конфликтам низкой интенсивности, силам специальных операций был придан статус, аналогичный нашему роду войск, куда входят все специальные подразделения видов ВС. Командует ими четырехзвездный генерал, в каждой оперативной зоне командующий — бригадный генерал. А у вас звание полковника — потолок, тупик в карьере.
О. — Я убежден: России нужен закон о специальных операциях (действиях), нужно придать им статус государственной политики. Сенат США несколько лет назад утвердил перечень специальных операций. В феврале этого года по приглашению командования США я был в Гонолулу на конференции по деятельности сил специальных операций стран АзиатскоТихоокеанского региона — участвовали около 20 государств. Так вот, многие из родственных нам формирований расширили диапазон своих действии, включив в него, например, борьбу с терроризмом и наркобизнесом, разминирование территорий, где шли военные конфликты. Последнее, конечно, дело саперов, но только если они знают, где нужно разминировать. У спецподразделений же есть методика поиска минных полей.
А относительно тупика в карьере вы правы. Курсант-спецназовец не может мечтать не только о маршальском жезле, но и о генеральских погонах.
Люди от нас подчас уходят по этой причине.
В. — Скажите напоследок, Владимир Андреевич, почему у подразделений вашего спецназа нет звучных названий типа «Витязя» или «Альфы», нет своей символики? Что, лучший спецназ тот, который себя не афиширует?
О. — Отчасти поэтому. А вообще — так сложилось. По моему убеждению, в результате военной реформы должны появиться войска или силы специального назначения, способные создавать на территории противника активно действующий фронт. В основе их мог бы быть спецназ Вооруженных Сил. Тогда и придумаем себе символику и «красивые» названия.