Точка возврата

Профессор с геологом появились на перроне, как раз когда из седьмого вагона выходила странная процессия. Молодые люди, так стремительно севшие в поезд, так же быстро его покидали. И покидали они поезд не одни. Каждый любовно вел за руку еще одного человека. Правда, руки эти были закручены за спину, но ведомые не проявляли при этом ни малейшего недовольства. Даже такого краткого общения с ребятами из «Альфы», вызванной Голубковым, было им достаточно, чтобы усвоить безопасные для своего здоровья правила поведения.

Муха, опираясь на трость, стоял как раз в таком месте, чтобы видеть лица всех ведомых. Все семнадцать были ему знакомы еще с момента посадки в поезд во Львове. На зрительную память Муха не жаловался. Он кратко кивал ребятам из «Альфы», и те забрасывали свой груз в поданный прямо на перрон грузовик, крытый брезентом.

Неожиданно, к полному разочарованию проводников, освободилось и одно место в смежном с седьмым плацкартным купейном вагоне. Муха добрался до Москвы на мягком сидении генеральского лимузина.

...В девять часов вечера папа, счастливо избегнув пули из пистолета «ТТ» времен Великой Отечественной войны, благополучно приземлился в Риме. Об этом нам услужливо сообщило украинское телевидение, отслеживавшее каждый папский шаг последней недели.

Я встал с кресла. Добрые Резниченки подыскали нам автолюбителя, подрядившегося доставить нас сегодняшним вечером до Тернополя. На вокзалах железнодорожных и автомобильных, а тем паче на объектах типа аэропортов, нам было лучше не светиться. Да и задерживаться в городе больше не имело смысла. Муха давно в Москве, вся остальная группа в сборе, миссия выполнена.

— Борода, — сказал я, — едем. Тебе здесь ловить нечего. Ничего не поделаешь, ты засветился. Твое подполье со своей задачей справилось. На Грише и Свете ничего нет. С Дедом тоже все недоказуемо. А тебе лучше будет убраться отсюда подобру-поздорову.

Я видел, как мгновенно помрачнел еще за секунду до этого радостный Борода. Он обреченно покачал головой.

— Нет. Я уже пробовал сбежать отсюда. В России я России не нужен. А здесь, глядишь, еще на что-то сгожусь.

— Едем, я тебе говорю!

— Нет.

Борода оттянул меня за рукав в сторонку и шепнул на ухо:

— Я Свету не могу оставить. Представляешь, каково ей сейчас? Да и мало ли что, вдруг и на нее дело заведут. Я просто вынужден остаться.

Артист не слышал, но все понял. Он резко вскочил и двинулся к выходу.

— Все. Едем. Здесь мы все сделали, что могли.

Впервые я видел его расстроенным настолько. Сегодня он чуть не весь день провел в больнице доктора Розенблата, сидя у Светланиной койки, но та была непреклонна. Эта девушка не умела прощать предательства, пусть даже невольного. Если она так же умела и любить, то Артист действительно многое потерял.

Резниченки, следуя примеру доктора Розенблата, от денег за постой наотрез отказались.

В Тернополе мы успешно сели в проходящий поезд и уже в пятницу, 29-го июня были дома.

Письмо от Бороды я получил 11-го сентября с утренней почтой. Ко мне в Затопино редко приходят письма. Почтальонша была изумлена таким событием и явно колебалась между желанием сохранять официальное достоинство и заставить меня поплясать. Сошлись на компромиссе, Настена, дочка, рассказала тете Глаше недавно выученный стишок.

Борода приглашал меня на свадьбу. Света, пролежав в больнице почти все лето, наконец, выписалась, и согласилась стать его женой. Его все же потягали в СБУ. Но он, проинструктированный Дедом, благополучно отмазался. Эсбэушный генерал, а ему пришлось отвечать на вопросы целого генерала, рекомендовал Бороде покинуть пределы Львовской области, а, по возможности, и Украины вообще. Но Борода писал, что его не так-то просто сбить с насиженного места.

В августе умер Дед. Его скромно похоронили на дальнем загородном кладбище. Без воинских почестей и без помпы. Гриша выехал с Украины к родственникам в Вологду. Лариса нашла себе что-то вроде мужа, какого-то компьютерщика. Сексуальные эксперименты оставила то ли на время, то ли навсегда. Бедняга Зайшлый, жестоко обработанный мстительным Дедом, так и лечится в психиатрической клинике, правда, кажется, идет на поправку. В националистических движениях на Западной Украине наступил застой, очевидно, перекрылись источники финансирования. Письмо завершалось настоятельной просьбой приехать первого ноября, чтобы быть свидетелем со стороны жениха.

Я не отписал. Один бы я не поехал, на такое торжество прилично было бы отправляться со всей командой, но всю команду, конечно, взять на такое торжество было нельзя. Да и вообще, ребятам, Свете, да и самому Бороде лучше было забыть все, что происходило с ними в июне этого безумного года. Я не хотел бы напоминать им эти события своим присутствием.

Но сам я забыть не мог. Когда после обеда я более-менее освободился от производственных дел, я не медля повернул руль в сторону нашей маленькой сельской церковки. Храма Спаса-Заулского. В конце буднего дня я не надеялся застать на месте отца Андрея, не ксендза, на которых я насмотрелся в начале этого лета, а простого русского попа. Но отец Андрей был на месте. Сегодня Православная Церковь отмечала день Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

А я и не знал.

Но торжественная служба кончилась, и отец Андрей был в церкви один. Увидев меня, он привычно подошел к свечному ящику и достал оттуда семь свечей. Он знал. Пять за здравие, две за упокой. Пять свечей я обычно ставил перед образом Георгия-Победоносца. За здравие свое и своих друзей. И две свечи — за упокой, перед печальным бронзовым распятием. Помяни, Господи, души усопших рабов твоих Тимофея Варпаховского и Николая Ухова. Русских солдат. Но теперь я сам взял еще четыре свечи. Еще три огонька затеплились перед образом покровителя всех русских воинов. И неважно, что одним из этих воинов была совсем юная девушка, другим нервный художник, а третьим неуклюжий мальчишка, не обученный ни драке, ни военной выправке.

И третья свеча затеплилась перед печальным бронзовым распятием. За упокой души Николая Соколова, русского солдата.