Автономный рейд

Глава двадцать четвертая. «Гвозди бы делать из этих людей»

Генерал-лейтенант Ноплейко Иван Васильевич, начальник САИП ФСО РФ, пил утром 9 февраля крепчайший кофе, чтобы и после бессонной ночи сохранять полную работоспособность. Слишком ответственный настал момент. Апогей, фигурально выражаясь, всей операции. Он пил крепчайший кофе, принесенный адъютантом, и в ожидании Гнома набрасывал тонко заточенным карандашом ТМ эскиз памятника. Иван Васильевич неплохо рисовал с детства, его в свое время даже уговаривали пойти в художественное училище. Но он выбрал военное. Родине нужны в первую очередь солдаты. А художники... Любой настоящий солдат, получив соответствующий приказ, может стать художником. А вот наоборот — не получится. Наоборот — вряд ли.

Памятник вырисовывался такой: громадная фигура друга Бори с непокрытой, развеваемой ветром перемен седой шевелюрой. Одной рукой он опирается на коленопреклоненного (чтобы удобнее было целиться во врагов) маршала Ноплейко, а другую протягивает тоже коленопреклоненной (символ дисциплинированности) грудастой (символ плодородия), но со строгим скорбным лицом (символ истового служения долгу) женщине. Лицо ее Ноплейко не стал прорисовывать. Тут все зависело от места установки типового монумента. Оно будет тонким горбоносым — в Армении, плосконосым — в Киргизии, средне-чернявым — в Чечне. И так далее. У каждого народа Родина — мать. Вот она и пришла, принесла присягу Отцу. Нормально. Но первой, конечно, будет Грузия. Республика, в которой впервые и с блеском сработает его, Ноплейко, система восстановления Державы. Эта система покажет другу Боре, что все, кого он доверчиво допустил к себе, — бездельники, воры и болваны. Только он, только верный Ваня способен служить ему бескорыстно и эффективно. Вот тогда друг Боря все поймет, ему станет стыдно перед несправедливо отодвинутым в тень вернейшим другом Ваней. И он наконец скажет...

Что скажет друг Боря, Иван Васильевич представить не успел. Потому что карандаш совершил святотатство. Протянутая рука монумента показалась ему, карандашу, слишком пустой. И он, карандаш, несколькими штрихами вложил в эту могучую правую руку пустую рюмку. Сразу лицо монумента приобрело живое воодушевленное выражение: «А-а, фигня все это! Наливай!»

Генерал, мигом опомнившись, отбросил грифельного предателя и, схватив резинку, стер всю руку центральной статуи. А потом еще мелко порвал листок, свалил ошметки в пепельницу и поджег. Вот почему еще Иван Васильевич не пошел в художники. Это дорога — к сумасшествию. Потому что у художников кисти, перья и карандаши имеют свойство становиться самостоятельными. Точно кто-то извне начинает двигать твоей рукой, и тогда она способна нагородить такое... Солдату проще. Он всегда знает, от кого и против кого исходит приказ.

Ноплейко посмотрел на часы: ну где же этот чертов Гном? Время поджимает, самолету вот-вот надо вылетать.

Нет, это удивительно, как четко и ясно мыслится и работается, когда у тебя есть четкая и светлая цель. Когда цель эта — процветание Державы, матери-Родины.

Ситуация беспроигрышная. Этот изменник Шеварднадзе, выдавший тех, кто стремился сохранить СССР и этим напугавший нестойких, сгинет. Уцелеть на этот раз, когда операция подготовлена с тройной перестраховкой, ему просто невозможно. Те, кто придут на его место, либо они будут слушаться и тихо-скромно опять проситься под крыло России, либо Грузия станет изгоем в международном сообществе. Как Ирак. Ни о каком НАТО, ни о какой перекачке через них нефти не будет и речи.

Если же, о чем смешно думать, но думать генерал обязан по должности, — если вдруг что-то все-таки не заладится и предатель уцелеет, все равно САИП будет на высоте. Служба генерала Ноплейко представит неопровержимые улики, которые укажут, что вся эта авантюра — чисто грузинские, внутренние разборки. Но! В них окажется замешано некое УПСМ, в котором шибко умные собрались. Настолько умные, что не захотели прислушаться к его, Ивана Васильевича, рекомендациям. Потому и вляпались: их Голубков, по свидетельству прессы, отпускал намеки в адрес Грузии, его, Голубкова, боевик Мухин демонстрировал грузинским заговорщикам боевой снаряд, который сделан в НИИ, работающем под эгидой УПСМ, он же, Мухин, вылетел из Шереметьева в Грузию, и он же, Мухин, убит случайной пулей во время покушения.

Разумеется, человек, который раскрыл все это и тянет такой огромный воз, никак не может оставаться всего лишь генерал-лейтенантом. И он должен подчиняться напрямую самому президенту, а не какому-то штатскому куратору...

— Товарищ генерал? — мягко прошелестел из селектора голос адъютанта. — К вам Гном.

— Ясно, пускай, — встрепенулся Иван Васильевич.

— Но он с четырьмя спецназовцами. Вооруженными!

— Да-да, я в курсе. Запускай!

Генерал встал, одернул китель и впился сумрачными на безбровом дряблом лице глазами во входивших.

Да, это были бойцы !

Высокие, мощные, двигающиеся с неукротимостью и плавностью непрошибаемых бесшумных бронемашин. А бесшумность всесокрушающей мощи особенно впечатляет. И — глаза! В глазах у них неукротимый дух, сияющая преданность, несокрушимая воля и жажда приказа.

Молодец Полянкин. Надо будет представить его к ордену, заслужил. Но и Катков молодец — каких орлов выбрал. Это не голубковские замухрышки вроде этого Мухи...

— Здравствуйте, хлопцы, — улыбнулся Ноплейко.

— Здра! Жла! Тва-генерал! — в три коротких выдоха рявкнули солдаты, вытянув шеи и расправив монолитные груди.

— Вольно! Готовы выполнить приказ? — Генерал любовался ими сквозь накатившую слезу, но счел нужным не скрывать своих чувств.

— Так точно, готовы! — браво отрапортовал старший, светловолосый красавец, серые глаза которого смотрели на генерала с неизъяснимым обожанием.

— Молодцы, сынки. — Смахнув слезу, генерал повернулся и подозвал бойцов к столу, на котором была развернута карта-схема.

— Вот что вам предстоит сделать. Сегодня, примерно в двадцать три тридцать, группа террористов предпримет попытку уничтожить некоего политического деятеля. К нам эта их акция отношения не имеет. В нее вам нельзя вмешиваться ни в коем случае. Ясно?