Страница 52 из 83
— Не спеши.
Добавлю, что я узнал от Жанны.
Она являлась ей в голубой накидке с фалдочками, отороченной белой парчой с золотыми виноградными листьями. В белых туфлях с золотым орнаментом. И на головной накидке и туфлях всегда были одинаковые камни — жёлтые и голубые, размером с черешню.
Однажды она видела её в чёрном с красной каймой, на чёрной накидке под дугообразно расположенными обычными её камнями густым багровым светом горел пятигранник рубина. Это было перед смертью нашего родственника, о которой Анахита-Богородица предупредила за три дня.
— Я знал тебя раньше, — говорил я ей, — понимал, что мне помогает именно женщина, может быть, такая, как ты. Тебе идут парфянские цвета: красный, белый, чёрный. И небесный голубой, и жёлтый, я могу представить тебя в любой одежде. В восемьдесят третьем я ещё был глух и незряч. Хотя в сентябре два поезда прошли мимо меня так, что навсегда остался след. Это посвящение, так?
— Если бы ты не обратил на это в дальнейшем внимания, то считалось бы случаем.
— Но я обратил на это внимание. Значит, да. Но тогда… у меня было дело. Мне казалось, что Город света хочет отнять у меня знание о нем. Так же он поступал с теми, кто возвращался к нам после клинической смерти. Казалось: нет для этого лучшего способа, чем заставить меня писать роман об атлантах и этрусках, которые были спасены сверкающими инопланетными кораблями, доставлены на пустынные планеты другой звезды, а потом вернулись на Землю и ведут невидимую со стороны, незаметную для людей войну с применением волнового оружия. И я как бы участвовал в этих событиях. Война шла за памятники прошлого, за искусство. Я истолковал эпизоды на железной дороге как доказательство незаметной, но страшной войны.
— Так и было. Но не с этрусками и атлантами, а с их потомками.
— Теперь я понимаю. Свет и тьма. Две силы. Тактика тёмных ясна: произносить бесконечные слова о добре, заговаривать зубы, потом — перегрызть горло. Сначала было иначе: проповедь абстрактного зла и абстрактного добра, затем пули и виселицы для конкретных людей. Но это в прошлом. Сейчас нужны овцы, ещё более одинаковые, чем некогда показные борцы с абстрактным злом. Тёмные силы стремятся, чтобы о явлениях и поступках судили по словам, тогда страшные дела незаметны, или малозаметны, или извинительны с точки зрения благодушных добряков, которые своей лёгкой критикой создадут необходимый камуфляж. И все привыкнут. Ещё в том самом романе я говорил о необходимости для светлых получше вооружиться. Но не против слов. Они теперь однотипны, одинаковы, у тёмных приятных слов даже больше, ведь они не собираются выполнять ничего из сказанного, все как бы само собой происходит наоборот. Оружие против дел и поступков. Конкретных. Вот что нужно. Скорее всего, оружие будет предложено самими тёмными. Но окажется незаряжённым, недейственным. Снова маскировка. Вооружение должно быть настоящим. Может быть, я не зря тогда думал об этом.
— Не зря, — как эхо откликнулась она негромко. — Я знаю, что ты имеешь в виду.
Полутень делала её менее приметной, и лишь я, верно, замечал иногда мелькание луча от её правой ладони с длинными тонкими пальцами, отражение бликов от полированного стола, жёлтые и голубоватые искры в самоцветах её украшений и амулета на стройной беломраморной шее. Что это я разговорился о добре и зле? Эта драма ей хорошо известна. Потому и длится она тысячелетия. Ахура-Мазда, чьё тело — огонь, и его боги противостоят Ангро-Майнью и всем силам зла.
В кафе заходили новые посетители. На нас оглядывались, она повернулась вполоборота к проходу между столиками.
Я не смогу передать моего состояния, когда я понял, что ей пора уйти. Немногие её слова помогли мне, но ещё больше значил её голос. Я увидел Анахиту. А это стоит жизни, если не более того. Она с чарующей грацией взяла бокал и держала его у своих губ. Тогда я прочёл стихи в её честь. Я не искал рифмы, только смысла. Это было чистосердечное признание в любви, если только слово «любовь» понимать так, как понимаю его я.
Есть глаза-самоцветы, что солнечным Светом полны.
Глаза Анахиты сияют собственным Светом, как звезды, Как розы небесные!
Только не хватит сравнений, В Асгарде цветов не хватит С их ароматом, Под золотыми кронами рощи Гласир, Чтобы оттенки глаз богини Запечатлеть.
Волна живых волос Лучиста. Нет слов — Ищу слова.
Пусть тайна умирает Со мной. Но перед смертью хоть раз — Прошу тебя, пресветлая богиня Анахита, Пленительнейшая из богинь, Прижми ступнёй своей покрепче Мне щеку и глаза к горячему песку и праху.
Надеюсь, ласку эту я заслужу, Как милость.
…Ты хочешь всего сразу. Пока же ты узнаешь ещё три имени богини: Багбарту, Афродита, Царевна-Лебедь. Ты угадываешь их по порядку. Багбарту — супруга урартийского бога Халди, об этом свидетельствуют ассирийские записи. Афродиту чтили греки, сама же богиня из Малой Азии, до сих пор не было известно, что означает её имя. Теперь ты знаешь: оно означает то же самое, что и третье имя, ставшее тебе только что известным: Царевна-Лебедь, Богиня-Лебедь. Лучшая награда за твою проницательность — едва заметная улыбка. Ты у истоков знания о богах, ты знаешь то, чего не знают люди. Знаешь: Фригг тоже она!
Она сообщает имена трех гениев-деканов Водолея, объясняет тебе сокровенный смысл звезды Соломона, называет твои цветы и цветок амаранта. Для тебя звучат имена трех ангелов, несущих справедливость, исцеление, силу Бога; имена Духа прорицания и Духа познания Вселенной. На её открытой для тебя ладони ты видишь, как проступают четыре знака Духов добра и потом — четыре фигуры твоего талисмана, твоей вечности.
Она говорит о грядущей эре Водолея, эре добра и радости, и раскрывает тайну пантакля. Наконец, ты слышишь от неё главное: у человека действительно три души, как это хорошо знали в Египте.
Её рука с живым аквамариновым камнем, оправленным в серебро, поднялась. Лёгкое отстраняющее вас движение — и её нет!
…Вечером я позвонил официанту Косте.
— Все нормально?
— Да.
— Спасибо за столик на двоих.
— Ты… ты был один.
— Совсем один?
— Да… рядом с тобой был свет, как от прожектора, я даже испугался, побежал на улицу, окно тоже светилось.