След кроманьонца

– Если будешь драться, Кар, я сразу убью тебя. Если будешь говорить, я дам тебе еду, – Женька показал ему куропаток. – Говори, и, может быть, ты будешь жить еще долго. Ваши люди не скоро уйдут отсюда.

– Это еще почему, чужак?

– Что «почему»? Почему не уйдут? А потому, что ваших охотников прогнали от мяса. Я видел: они уже разожгли костер, но появилось много других людей, и им пришлось уйти.

– Каких других?! Здесь никого нет… не было…

– Откуда я знаю? Их было много!

– А как же…

– Э, нет! Сначала ты мне расскажешь, почему полез драться, а потом уже я тебе про мамонта. Говори, или я ударю тебя!

Женька сначала почувствовал какой-то новый неприятный запах, а потом уже понял, что собеседник не слушает его, а напряженно смотрит в сторону входа. Он хотел оглянуться, но вовремя спохватился и сначала отодвинулся подальше – как бы калека опять не взбрыкнул.

По замусоренному земляному полу в их сторону кто-то полз – именно от него исходил такой запах. Грязное мускулистое тело пришельца было кое-где прикрыто обрывками шкур, а голова представляла собой черный ком из волос и спекшейся крови. Человек двигался на одних руках – изодранных, исцарапанных, но, вероятно, еще очень сильных. Его ноги безжизненно волочились сзади. Он хрипло, с присвистом дышал и целенаправленно продвигался туда, где сидел Кар. По углам шепталась и хихикала малышня. Человек полз, пока не добрался до кучки битых куропаток, оставленных Женькой. Он ухватил рукой ближайшую птицу и, лежа на боку, принялся рвать ее зубами и заталкивать в рот куски вместе с перьями.

Оторвав взгляд от жуткого зрелища, Женька посмотрел по сторонам. До него наконец дошел смысл слов, которые шептали вокруг: «Дах вернулся!»

«Дах… Победитель мамонта. Живой-таки! Но у него, кажется, серьезно поврежден позвоночник. Вот уж кто точно больше не встанет! Но странно как-то ведет себя местная детвора. Где они все были раньше? Почему никто не прибежал, не сказал, что поблизости появился раненый вождь?»

Женька стал всматриваться в чумазые детские мордашки и вдруг понял, угадал с одного раза, где они все были! И ему… Даже ему стало не по себе: «Они просто все убежали смотреть, как он ползет! И смотрели, наверное, целый день: хорошо, если камнями в него не бросали!»

Человек на полу хрустел и давился птичьими костями, детишки шушукались. Вскоре их маленькая толпа выдавила из себя то ли самого смелого, то ли самого покорного:

– А если схватит?

– Не, не схватит! Ты палкой, палкой!

Дах управился с птицей, выплюнул перья и потянулся за следующей. Парнишка веточкой отодвинул тушку подальше, и черная рука ухватила пустоту. Ребята захихикали. Дах захрипел и попытался подползти ближе – куропатку опять отодвинули…

Детскому восторгу не было предела: они смеялись, прыгали через раненого, соревновались, кто ближе рискнет подойти – так что вот-вот схватит! Дах хрипел, пытался приподняться, опираясь на одну руку, а другой схватить…

Это продолжалось долго, очень долго. А потом веселье разом прекратилось. Дети, как по команде, замолкли и юркнули кто куда. Их сразу стало не видно и не слышно: в жилище появился Рам.

Он подошел и ногой перевернул раненого на спину. Дах перестал хрипеть, неприятный запах усилился. А Рам улыбнулся и медленно поднял дубинку.

– Что ты делаешь, гад?! – дернулся Женька, но вовремя вспомнил, где он находится, и осекся. Рам услышал, но не отреагировал. Потом, сделав свое дело, он чуть задержался у выхода и посмотрел на чужака, что-то решая для себя.

«Уйду, сразу уйду! Вот поговорю с Каром и сразу уйду! Ну вас всех к черту… с Ханой вместе!» – думал Женька, усиленно пытаясь подавить, затолкать поглубже воспоминания из собственного детства.

– У вас теперь новый вожак, Кар?

– Новый.

– Этот будет лучше или хуже?

Калека поднял лицо и осклабился – все ясно.

– Я хотел помочь тебе, а ты полез драться. Говори – почему? Что такого тебе рассказывал Скан?

– Ты знаешь про Скана? Ладно. Он говорил, что когда-то давно пришел чужак. Вожак почему-то не убил его. Он жил с нами. Долго жил. От него люди стали плохими…

Для того, что пытался объяснить каменных дел мастер настырному гостю, в его языке явно не хватало слов. Но угроза физической расправы была реальной, пожить еще очень хотелось, и он говорил, говорил…

Он говорил, и Женька в конце концов что-то понял – кажется, понял. Сколько-то лет назад – больше, чем длится здесь жизнь человека – в племени (или что тут у них такое?) появился некий человек. Он как-то сумел столковаться с вождем и занять свое место в обществе – не слишком высоко и не очень низко. Он был хорошим охотником, но часто совершал странные поступки, вел себя неправильно. Те, кто долго находился рядом с ним, тоже становились странными. Жизнь племени стала не такой, какой должна была быть. Хуже или лучше? Не такой, не правильной, и все стало не так. В конце концов его то ли убили, то ли прогнали, то ли он ушел сам. Но неправильность оставалась еще долго. Какое-то время потом люди сразу убивали чужих и тех, кто живет, поступает ненормально. Постепенно все наладилось. Потом забыли.

– Ну, хватит, не напрягайся! – сжалился наконец слушатель. – Я уже понял больше половины. А на меня-то ты почему набросился?

В своем вымученном ответе Кар употребил выражение, которое не разделяло реальное действие и его обозначение:

– Ты сказал – сделал, как он.

– М-да-а-а, – Женька почесал затылок. – Что, и следа от этого чужака не осталось?

– След? – калека недобро улыбнулся. – След, может быть, еще остался! Но, кажется, уже последний. Вон там, сбоку от входа. Можешь посмотреть, раз такой любопытный.

Наученный горьким опытом, Женька предусмотрительно подобрал тушку последней куропатки и стал пробираться в указанное место. Там в темноте копошились дети. При его приближении они исчезли, чтобы сразу же начать шептаться у него за спиной. Он наугад поворошил рукой груду обрывков шкур и старой сухой травы. Под ней кто-то был, и пришлось придвинуться ближе, чтобы рассмотреть.

Ребенок или подросток. Обтянутое кожей лицо, глубоко запавшие глаза, воспаленные веки: истощение. Очень сильное. Но дышит.

Женька привычным движением надорвал кожу на лапах птицы и содрал ее чулком вместе с перьями. Подумал, оторвал одну ногу и вложил в холодные пальцы.

– На, поешь! Тебя как зовут, парень?

Он совсем не был уверен, что это мальчик, и наклонился еще ниже, чтобы услышать ответ, но ребенок молчал. Он сосал, облизывал, пытался жевать беззубыми деснами маленький окорочок куропатки.

За спиной шептались:

– Давай, ты!

– Нет – ты!

– А если…

– Не, Кар сказал, что он не дерется.

– Вон, Нара пускай!

– Нара, иди!

Выпихнутая вперед, в поле зрения оказалась маленькая чумазая девочка. Она присела возле лежащего ребенка, опасливо покосилась на чужака и начала заученно канючить тоненьким голоском:

– Умик, а, Уми-и-ик! Я есть хочу-у-у! Дай мне пое-есть! Да-а-ай, Умик!

Ребенок вздрогнул, перестал мусолить мясо и открыл глаза. Женька с трудом разобрал его шепот:

– Это ты, Нара? Возьми…

Быстрым кошачьим движением девочка выхватила добычу и исчезла. Дети ликовали, давились от смеха:

– Получилось, получилось!

– Тише вы, тише! Может, он ему еще даст!

– Я, я пойду!

– Нет, я! Моя очередь!

Женька бросил куропатку, выскочил из вонючей полутьмы дома и помчался вверх по долине, не разбирая дороги: «Где тут у вас зайцы, птицы, суслики?! Хоть кто-нибудь?! Пусть даже олень-рогач! Справлюсь голыми руками! Вот прямо так: догоню и завалю!»

Но, как назло, никого вокруг. Зато накатывают, выползают из глубины памяти воспоминания, которые, казалось, давно забыты. Вылезло даже то, самое первое, раньше которого почти ничего нет…

Маленькие темные силуэты на ослепительном весеннем снегу: охотники уходят. Они не нашли живых в вымершей за зиму деревне и уходят. Он не может ни кричать, ни плакать – ничего не может сделать, чтобы перестали уменьшаться фигурки вдали. Он может только ползти, но это не помогает: они все равно уменьшаются и сейчас совсем исчезнут в слепящем блеске.