Последний мятеж

Они шли медленно. Когда Николай спотыкался, Майор что-то шипел сзади. «Пусть шипит, сволочь! – вяло ворочались мысли. – Меня, может, ноги не держат!» Все ближе и ближе… Осталось полсотни метров… «Лойка, ну посмотри же на меня! – взмолился Николай. – Посмотри, почувствуй, насторожись! Ну!!» Нет, девочка танцевала – прощалась с любимым лесом вдали.

«Как и когда? Крикнуть? Махнуть рукой? Где? А… вон там! Метров через десять бугорок, и они окажутся как раз на одной линии огня с детьми. Это лучше или хуже? За спиной Майор – не будут же они стрелять в своего! Или будут? А что кричать? Да ничего – просто вопль на выдохе, как воины Речного племени. Все-все, вот сейчас, вот…»

– ЙЁХ-Х!!! – поворачиваясь назад, Николай махнул рукой, надеясь попасть кулаком в голову своему спутнику. Только противник оказался на полшага дальше и, наверное, дрался значительно лучше. Боли не было, только ослепительная вспышка в глазах и грохот. Грохочет в голове или в окружающем мире, Николай понять уже не смог.

Очнулся он в какой-то яме и сначала все никак не мог сфокусировать зрение и понять, что происходит в нем самом, а что снаружи. Потом понял и захотел опять потерять сознание. Но не смог. Затылок дико болел, а челюсть онемела. Прямо перед ним находилось лицо мертвого человека с открытым беззубым ртом и дыркой во лбу, а вокруг шел бой.

Совсем близко что-то рвануло, посыпалась земля. Потом сверху на Николая свалился человек в каких-то вонючих лохмотьях. Человек что-то сказал или крикнул и отполз в сторону, больно пихнув его в грудь босой ногой.

Николай встал на четвереньки и осмотрелся. Точнее, хотел осмотреться, потому что почти сразу получил горсть песка в лицо и сообразил, что это рядом воткнулась пуля. Кое-что он все-таки увидел: далеко слева горят обломки вертолета, со стороны дороги бегут и падают фигурки солдат, а один из грузовиков горит. Сам он находится в торце какой-то канавы или траншеи, которая как-то возникла среди старых развалин поселка.

Николай попытался понять, кто откуда стреляет и где могут быть дети. Палят, в основном, отсюда, с бугра: эти, значит, отстреливаются, а те атакуют в лоб, по-советски. Он, кстати, мог бы и догадаться: руины, развалины… Да туземцы здесь, небось, десятилетиями окапывались и маскировались, они и на ровном месте исчезать умеют, а уж тут… Но оружие?! Он еще ни разу ни у кого здесь не видел огнестрельного оружия, и вдруг целая канонада! И рядом с покойником валяется автомат: АК – один в один! Значит, не только поэты «пронзают» миры и века. Попробовать?

Он отряхнул песок и землю, потянул затвор… Все работает. А еще магазины есть?

На этом, собственно, его просветление и кончилось. Опять рвануло где-то рядом, и он чуть не потерял сознание. Потом посыпалась земля, камни, обломки бревен. Следом возникли какие-то люди в лохмотьях и с оружием. Его заставили вылезти из ямы и ползти вниз по склону. Потом они бежали, пригнувшись, по неглубоким оврагам и промоинам. Люди вокруг него куда-то стреляли, что-то кричали, падали. Наверное, это была группа, которой поручено вывести из боя его, Николая, – во всяком случае, его упорно гнали и гнали вперед. На какой-то развилке они наткнулись на нескольких солдат – Николай с отвратительной ясностью разглядел молодые полубезумные от страха лица. Те и эти начали стрелять одновременно, не прячась – как в кино. Кажется, Николай тоже стрелял… Его сбили с ног, ткнули лицом в песок и камни. Впереди рвануло, еще раз, и они опять побежали…

Потом вокруг был лес, а стреляли уже далеко. Кто-то был рядом, и Николай что-то спрашивал, ему что-то отвечали, он опять спрашивал… Он уяснил только, что дети живы, и на этом отключился. Нет, не потерял сознания – просто ему отказала оперативная память. Она сохранила только куски бесконечного движения по лесу – то шагом, то бегом, и автомата в руках уже не было…

Николай закончил рассказ с чувством неизбывной вины – чтобы он жил, умерли многие:

– Вот так оно все и было. Разговор я пересказал почти дословно. На последний вопрос он не ответил, но взгляд, движение… В общем, ощущение такое, что вот прямо сейчас и пристрелят.

Старик долго молчал, а Николай слушал журчание воды и пытался понять, как этот человек умудрился еще больше постареть за несколько дней: куда же дальше?

– Так ты думаешь, что угадал? Насчет оружия?

– Даже не знаю. Мне самому эта мысль пришла в самый последний момент.

– Как это может выглядеть? Почему ты так думаешь?

– Ну, Валентин Сергеевич, вы же меня тут держите в неведении, и я могу только по аналогии… Вот у нас в период гласности мелькнула информация о том, как в давние времена некий полк на учениях отрабатывал действия в зоне радиоактивного поражения. Наступал, значит, в направлении эпицентра взрыва. Настоящего взрыва. Нас-то учили много позже, но мы, помнится, все удивлялись: откуда известно, после какой дозы солдат теряет боеспособность? Не на кроликах же проверяли… А с генетикой – это уж чисто мои фантазии. Точнее – экстраполяции. О том, что такое оружие возможно в принципе, известно давно. А тут мне вспомнилась какая-то статья – я ее, кажется, даже до конца не дочитал. Что-то там говорилось о веществах, микродозы которых способны раскрепощать скрытую или подавленную изменчивость. То есть сами они гены не калечат, но выпускают на волю все их дефекты, что ли… В общем, если популяция изолированная, то через пару поколений воевать будет некому.

– Всегда найдется, кому воевать, Коля. И как тебе все это нравится?

– Мне это вообще не нравится! Хотите еще одну экстраполяцию? Или даже целый пучок на одну тему? Если мы с вами из параллельных миров, если здесь нет принципиальных, качественных отличий, то вы обречены. Не знаю, что тут такое – страна в стране, государство в государстве или просто «мертвые земли» и их обитатели, но толпа мутантов никому не нужна. То ли это была чья-то ошибка, то ли это преступление, за которое можно осудить былых вождей, – в любом случае лучше вас всех тут закопать и никому не показывать. У нас социализм уже в прошлом, но никто так и не узнал, например, сколько народу лежит в мерзлоте на Колымских приисках: триста тысяч, три миллиона или тринадцать? Сколько солдат в войну погибло от пуль врага, а сколько расстреляно СМЕРШем и заградотрядами? И, заметьте, последнее советское поколение еще не вымерло, а это уже почти никому не интересно. А вы тут что? Если вас вовремя не закопать, так вы, может, еще и независимости потребуете?! Суда Международного трибунала?! И компенсаций за причиненный ущерб здоровью?!

– А что, при распаде вашего Советского Союза все республики начали требовать независимости? Народ восстал?

– Скажете тоже: «восстал»! Хотя кое-кто и восстал, конечно. Но народ, по-моему, как был на вторых ролях, так и остался. Зато первые секретари стали президентами. Впрочем, вариантов разных было много, только боюсь, что ни один из них здесь не пройдет. Вы сами-то в каком качестве пребываете: царь, президент, патриарх, премьер-министр? Ох, простите, Валентин Сергеевич! Не хотел вас обидеть – голова что-то плохо варит, вот и несу всякую чушь!

– Ничего, Коля: мне все равно немного осталось. Да, чуть не забыл! У того человека – ты назвал его Майором – нашли некоторые вещи. Он погиб почти сразу, но его успели обыскать. Я просил выложить тут на стол. Посмотри, пожалуйста, может быть, увидишь что-то знакомое.

Николай подошел к столу: «Что может быть у человека, которого собирались засылать в тыл к врагу? Впрочем, он же не в качестве шпиона… Двухцветный карандаш, блокнот, носовой платок, спички, портсигар вот красивый: именной, с гравировкой… Ну-ка, ну-ка… О, „Беломор-Канал“! Надо же: все как у нас! Еще ни одной не успел выкурить… Только как-то… Здоровый какой-то – его же таскать неудобно… Или у них пачки большие, не на 25 штук папирос, а больше?»

– Валентин Сергеевич, что-то портсигар странный. У него, часом, стенки не двойные? Вскрывать не пробовали?