Золотой выстрел

Красавец парень — розовощекий — кровь с молоком, скромный и незаметный, старательный и упорный — первый разряд по офицерскому многоборью и по пулевой стрельбе — покончил с собой не в горячечном бреду минутного помутнения разума, а застрелился по-военному, с холодной расчетливостью, как офицер, который решил не сдаваться в плен обстоятельствам жизни. Сперва Баглай выстрелил в потолок своей холостой каморки в офицерском двухэтажном бараке, потом приставил пистолет к виску и спустил курок…

Причина самоубийства лежала на поверхности и ни для кого тайны не составляла. От лейтенант Баглая ушла жена. Точнее даже не ушла, а сбежала с заезжим лицом «кавказской национальности» — грузином Рамазом Чхония, который приехал в приморский поселок городского типа, или, как это обозначалось в почтовых адресах, — ПГТ Океанку заключать договор с местной рыболовецкой фирмой на поставки икры. Сбежала не столько пораженная красотой сына свободной Грузии, сколько соблазненная его кошельком, туго набитым заграничной зеленью.

Ничего подобного лейтенант Баглай, служивый защитник России, предоставить жене не мог — в гарнизоне уже третий месяц офицерам не платили жалование.

Сказать, что беглянка Светлана была красавицей, трудно. Обычная блондинка с утонченными чертами лица, с черными выщипанными бровями, с сочными чувственными губами и телячьими томными глазами, в которых отражались темные глубины неутоленной страсти. На взгляд многих, кто знал супругов, стреляться из-за такой бабенки офицеру не стоило, но чужая душа — потемки, что в ней бурлит, где и когда прорвется наружу бурлящее, не знает и не может предугадать никто.

Баглай был хорошим взводным. Старательным, спокойным. Отдавая дань уважения своему подчиненному, командир роты капитан Мисюра привел на кладбище отделение автоматчиков и те трижды изобразили холостыми выстрелами салют погибшему офицеру.

Именно последнее переполнило чашу терпения командования батальона, которое во всем, что произошло, усмотрело молчаливый протест и нарушение дисциплины.

Сразу после похорон капитана Мисюру «на ковер» вызвал заместитель по воспитательной работе — «замповоср» майор Телипай с намерением прострогать командира, который учинил на кладбище салют, не санкционированный начальством.

Надо сказать, что у капитана Мисюры отношения с замповосром с давних пор сложились весьма сложно.

Майор Кирилл Телипай окончил высшее военно-политическое училище при советской власти, был членом компартии и страшно гордился своим положением армейского политработника. Особых способностей в учебе Телипай никогда не проявлял и взял все чугунным задом (чего-чего, а этого качества у него отобрать нельзя) и, как говорят в армии, «мощным прогибом» — постоянным угождением любому начальству.

С первых шагов самостоятельной службы Телипай зарекомендовал себя пламенным представителем «орального секса». Его любимым временем был «сексуальный» час политической информации, когда Телипай собирал солдат и сержантов в Ленинской комнате и, взгромоздившись на трибуну, начинал отчитывать за прегрешения. Драконил он всегда одного — двух «разгильдяев», но делал это так, чтобы поиметь сразу всех. Он воплощал в себе одновременно судью и прокурора, облеченных доверием партии и государства. Он выводил на чистую воду нарушителей и выносил им свои вердикты в окончательном, не подлежавшем обжалованию виде. Он упивался своим положением, был красноречив и неподкупно правоверен. Он громил зло увлеченно и искренне. Глаза его светились огнем, голос полнился обличающим жаром. Начиная «толкать речугу», Телипай быстро повышал голос и начинал сеанс «орального секса».

— Вы, рядовой Козуб, своим появлением в пьяном виде в казарме, бросили черное пятно на свой взвод и всю роту. Из-за вас страдают репутация батальона и престиж полка. Капля вашего пьянства, рядовой Козуб, это ложка дегтя в бочку всеармейского меда. Теперь он испорчен и горчит для каждого, кто носит армейскую форму…

Репертуар Телипая не менялся и старослужащие солдаты, знавшие его наизусть, легко угадывали:

— Сейчас скажет: «мы позорим…»

И Телипай говорил:

— Мы позорим нашего министра обороны, которому стыдно глядеть в глаза лично всенародному президенту в момент, когда мы стоим перед лицом грандиозных задач перестройки общества и реформирования вооруженных сил…

Смена политических ориентиров в армейской службе поставила мозги Телипая раком. Он выкинул партбилет, объявил, что в партию его затолкали силой и тут же высоко поднял бело-сине-красное знамя новой власти. Все, что он так старательно зубрил в училище, теперь приходилось опровергать и порочить. Это оказалось делом несложным. Труднее было утверждать нечто новое, поскольку в чем он заключалось, Телипай толком не понимал. Поэтому, стремясь вновь обрести под ногами твердую почву, Телипай обратился к настоятелю местной приходской церкви отцу Парамону. Тот охотно взялся наставлять воинство словом божьим.

Телипай бодро отрапортовал о своих успехах начальству, не подумав, что могут возникнуть какие-либо конфликты. А они возникли довольно быстро. И у их истоков оказался капитан Мисюра.

Отец Парамон приезжал в гарнизон раз в две недели. Сперва солдаты шли послушать батюшку без понуканий: было интересно. Но любопытства хватило не надолго. Тогда по приказу майора Телипая, как говорили сами солдаты, личный состав стали «бросать на попа» по команде.

Тут — то и возник первый конфликт.

В один из дней выяснилось, что на богословский час солдаты не пришли. Майор сразу разогнал по ротам посыльных. Один из них — молодой солдатик в черном берете, съехавшем на правое ухо, явился к капитану Мисюре.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться.

Солдат должно быть бежал и потому не мог отдышаться.

— Поправьте на голове блинчик. — Мисюра не терпел расхристанных вояк. — Теперь обращайтесь.

— Товарищ капитан, майор Телипай приказал вашей роте бегом молиться.

— Товарищ рядовой, — капитан Мисюра выглядел предельно серьезно, — передайте майору Телипаю, что командир второй роты вести ее строем в рай не намерен. Кто желает, пойдет сам. Если никто не пришел, значит, желающих не нашлось.