Золотой выстрел

Щелкнул выстрел.

Барсов вскинул бинокль к глазам. Повторил фразу, которую уже однажды здесь же и произнес:

— Похоже лежит бутылочка…

Мисюра встал, разрядил винтовку, выбросил стреляную гильзу. Сказал с унынием.

— Может не поленимся, сходим еще разок? Всякое бывает. Вдруг пока подойдем она упадет?

Они подошли к столбику. Громак остановился и громко выругался. Не зло, восхищенно. Что поделаешь, мат в русских устах не всегда звучит оскорбительно. Порой выражает такие сильные чувства, которые выказать иным способом бывает трудно.

— Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Надо же!

— Да… — протянул изумленно Барсов и взял в руки бутылку. Ее дно было напрочь выбито пулей. — Да…

Громак полез во внутренний карман — доставать портмоне.

— Слушай, капитан, ты прости, увидел — и нет слов… Сорвалось…

— Ладно, — сказал Барсов, — едем ко мне домой. Посидим, потолкуем. Такой выстрел надо достойно отметить.

Трехкомнатная квартира Барсова в пятиэтажном кирпичном доме поразила своей нежилой атмосферой. Закрытые жалюзи на окнах. Полиэтиленовые чехлы на мягкой мебели. Отсутствие каких-либо вещей на вешалке в прихожей.

— Мои уехали, — предупреждая вопросы, пояснил Барсов. — В Россию, к родственникам. А обед я сейчас разогрею. Пельмени будешь? Домашние…

— Что за вопрос.

Они прошли на кухню. Хозяин поставил на плиту кастрюлю с водой. Показал Мисюре на стул возле обеденного стола.

— Садись. Подождем, пока закипит.

Они сели.

— Может выпьем, пока сидим без дела? — Мисюра спросил осторожно, прощупывающе. Он мог и не пить, но так уж принято: если мужики собираются поговорить «за жизнь», то не дерябнуть просто неудобно. Не обязательно надираться до посинения, но пропустить по махонькой — дело святое. Отказаться от такого предложения осмелится редкий мужик. Чтобы облечь предложение в ощутимую плоть, Мисюра добавил. — У меня с собой есть бутылочка. В кейсе.

— Нет, — сказал Барсов и легонько пристукнул по столу своим ластом. Стол дрогнул. — Мне надо с тобой поговорить серьезно. Потому не хочу, чтобы ты думал, будто я находился под газом.

— Понял.

Вода в кастрюле начала закипать. Барсов встал, открыл крышку кастрюли, посолил кипяток, бросил в него лавровый лист, перец-горошек. Полез в морозильник. Вынул оттуда холщовый мешочек, в котором сухо гремели пельмени.

— Сколько тебе? Десятка три?

Было видно — Мисюра колеблется.

— Ладно, кладу сто на двоих. Думаю, вытянем. — Барсов лукаво улыбнулся. — Ты морпех по случаю или по убеждению?

— Кем мне еще быть?

— Хорошо, пусть тебе вопрос не покажется странным. У тебя не бывает желания кого-нибудь убить?

Несмотря на предупреждения вопрос прозвучал столь неожиданно и вне всякой связи со всем, что говорилось до того, что Мисюра слегка растерялся.

— В смысле?

— А вот так взять и шлепнуть. В надежде, что кому-то станет в жизни легче.

— Раньше такое бывало. Теперь прошло. Понял — дураков и подлецов никогда меньше не станет.

— Занятно, — сказал Барсов раздумчиво, — но логично. А вообще ты убивал?

— Не знаю.

— Вот те на! Воевал же в Чечне?

— Воевал. И когда стрелял, старался не промахиваться. Заполошно пули в небо не гнал. А вот убивал или нет — не знаю. — Мисюра подумал. Добавил жестко. — И узнавать не хочу.

Они помолчали. Потом спросил Мисюра.

— А ты убивал?

Барсов погладил щеку, словно проверял качество бритья.

— Не осуди, убивал. Глистов.

— Шутка?

— Почему? Если ты заметил за этих паразитов не заступаются даже добровольные охранители природы. Змей, скорпионов, тарантулов заносят в Красные книги, запрещают уничтожать, а глисты — вне сожалений. Я сегодня к этой категории паразитов отношу весь криминал, который сосет соки из всего, что трудится. Это — зло. А убивать зло просто необходимо. Мало того, хочу и тебя убедить в этом. Убежден — если не обуздать беспредел, Россию растащат. Даже стен не останется. Потому сейчас твердая рука нужна. Диктатор.

— Лебедь, — назвал Мисюра фамилию с уверенностью оракула. И тут же спросил: — Разве не так?

Барсов вздохнул тяжко, как косец, который прошел делянку и остановился на меже отдохнуть.

— Черт его знает, вроде и народ вы, вояки, толковый, а послушаешь, хреновину прете один почище другого.

— Почему? — Мисюра решал — обидеться или сделать вид, что не заметил колкости.

— Вы же мужики при чинах и обязаны знать историю. Хотя бы военную. Уже давно известно, что полководцы с птичьими фамилиями России кроме позора ничего не приносят. Казалось бы, должно хватить на все времена одного опыта с Куропаткиным, так нет же, отыскали Грачева. И до сих пор невдомек, что перья летели не из хвостов этих птиц, а из репутации государства.

Мисюру шпилька о незнании истории уколола.

— Тогда дело за Барсовыми или Медведевыми. Так?

— А что, не плохая мысль. Во всяком случае на своей земле мы бы смогли навести порядок.

— Кто же мешает? Сейчас только и говорят о предпринимательстве.

— Вот именно говорят. Но едва доходит до дела, кому кем быть решает чиновник. А то кто стоит за его спиной, даже не надо угадывать. Допустим, дали бы мне наш лес. Сказали: давай, Барсов, работай, богатей. Я бы сразу стал хозяином и воровать не позволил, тайгу курочить не разрешил. Потому лес отдали не мне, русскому мужику, а корейцам. Приезжайте, фазаны, и все, на что глаз упадет — крушите. Ты знаешь, сколько их сюда понаехало? Они и крушат. Чтобы не возникало шуму, отстегивают куш кому надо. Все шито-крыто.

— И ты не мог здесь найти себе дела? Что-то мало верится.

Барсов горестно вздохнул.

— Я тебе сказал, капитан, сейчас в цене не хозяева, а хищники. Такие, что способны раздербанить богатство страны на части, хапнуть деньжат и смыться. А хищников в этом краю навалом. Ты даже не представляешь, сколько здесь осело и гужуется уголовников… Не собираюсь обманывать, Олег. Ни тебя, ни себя: простить того, что со мной и моими партнерами проделали, не могу и не собираюсь.

— Кто он?

— Роман Быков.

Мисюра ничем не выказал удивления.

— И ты решил с ним воевать?

Мисюра чувствовал, что слова о его готовности стать наемником, брошенные в минуту опьянения, приобретали силу морального императива.